— Мы немедленно отплываем, — отрывисто бросила она. — В Фанагории восстание. Горит дворец. Там мои дети и дети Митридата. Я должна спасти их.

Как всегда, слова Гипсикрат действовали завораживающе. В белом хитоне, подпоясанном золотым тонким ремешком, в шлеме, с мечом в руке она, неукротимая, напоминала статую Афины Паллады, богини войны.

Воины погрузились на корабль. Гребцы, напрягая мускулистые спины, заработали веслами. Гипсикратия, стоя на палубе, всматривалась вдаль и первой увидела алое зарево над пригорком. Дворец, любовно построенный Митридатом, где они провели не одну счастливую ночь, горел.

— О боги, помогите нам! — прошептала она, вглядываясь в темное небо с серпом равнодушного месяца. — Только не сейчас, прошу вас! Пощадите моих детей!

От волнения она едва не прыгнула в воду, когда корабль еще не пришвартовался, оттолкнула руку слуги, предлагавшего помощь, и, размахивая мечом, бросилась к дворцу. Нижний этаж пылал, охваченный огнем, были слышны лязг металла и крики раненых. Клубы едкого дыма оставляли копоть на лицах сражавшихся, делая их одинаковыми и неузнаваемыми, похожими на чернокожих людей из далеких жарких стран. Женщина, обнажив меч, высоко подняла его над головой и закричала:

— Дети мои! Где вы?

— Мы здесь! — раздался голос Клеопатры, старшей дочери Митридата. Она, как тень, возникла из дыма и потащила Гипсикратию за собой.

— Мы не должны оставлять дворец. Хорошо, что ты приехала.

— Где остальные? — спросила царица, задыхаясь.

— Артаферн, Дарий, Ксеркс, Оксатр и Эвпатра сдались в плен и позволили увести себя, — пояснила Клеопатра. — От Ксеркса я такого не ожидала. Это он решил, что так будет правильно, трусливый шакал. Седина в бороде не прибавила ему мудрости.

Гипсикратия не успела спросить, куда увели детей Митридата. Кто-то сзади схватил ее за волосы и получил страшный удар мечом.

— Гипсикратия! — заорал мужчина в грязном, закопченном хитоне, возникая перед ней, будто из царства Аида. — К нам пожаловала сама царица! Сдавайся в плен, и мы помилуем тебя.

— Этого вы не дождетесь. — Еще один смельчак пал, сраженный ее рукой.

Клеопатра, с рассеченной губой, из которой струилась кровь, смешиваясь с гарью, с восхищением смотрела на мачеху. Гипсикратия, как богиня войны Афина, одна наступала на врагов, и на ее красивом лице читались решимость и бесстрашие. Одного за другим она разила восставших меткими ударами, не обращая внимания на кровь, струившуюся из десятков ран. Женщина была и страшна, и прекрасна. Восставшие пятились от нее, как от грозного привидения. Не каждый осмеливался поднять руку на бесстрашную царицу, а она уничтожала врагов с боевым кличем. Ряды восставших таяли. Между мощными взмахами меча, блестевшего в свете пожара, Гипсикратия кричала:

— Где же вы, настоящие фанагорийцы? Как вы могли предать своего царя? Кого вы хотите посадить на его место? Этого тщедушного и честолюбивого Кастора? Опомнитесь, что вы делаете? Убьем изменников — и да здравствует настоящий царь, царь царей Митридат!

Некоторые из восставших опускали луки со стрелами, бежали с поля сражения, и, видя это и чувствуя, что вот-вот Гипсикратия добьется своего — а это означает поражение и гибель — Кастор прицелился и, выждав, когда женщина повернулась к нему спиной, пустил стрелу прямо в ее благородное сердце. Неукротимая застыла как вкопанная, повернулась к убийце, попыталась что-то сказать, но не смогла: изо рта хлынула алая кровь, и она упала на камни, опаленные пожаром. Из ослабевших рук выпал меч — ее верный товарищ, который подхватила Клеопатра.

— Вы думали, с ее смертью все закончится? — Она взмахнула оружием, и враги, решив, что с дочерью Митридата тоже нужно разделаться, стали медленно наступать на женщину. Отражая их удары, она поднималась все выше и выше, пока с высоты холма не увидела море и плывущие к берегу корабли. Клеопатра догадалась, что это корабли Митридата. Отец не мог оставить их в беде.

— Разбегайтесь, трусливые псы! — заорала она так, что ряды восставших дрогнули, и расхохоталась. — Мой отец не отдаст власть всякому сброду. Спасайте свои шкуры. Он идет мне на помощь!

Кастор, перехватив ее взгляд и увидев три корабля Митридата, указал на них приятелям, и те замешкались, дав возможность Клеопатре прорваться сквозь ряды воюющих и выйти к берегу, где ее уже поджидал военачальник Менофан. Увидев женщину, черную от копоти, с растрепанными волосами, горящими глазами и в залитом кровью хитоне, они сначала не признали в ней Клеопатру, но потом, узнав дочь Митридата, велели ей подниматься на корабль.

— Где Гипсикратия? — спросил военачальник, и Клеопатра опустила ресницы.

— Она мертва, ее убил негодяй Кастор. — Женщина приложила к сердцу тонкую руку. — Мы должны взять ее тело, чтобы достойно похоронить в Пантикапее.

Менофан бросил взгляд на охваченный пламенем дворец, на сражавшихся в дыму и, поняв, что силы не равны, что три корабля не спасут положение, покачал седой головой:

— Это невозможно.

— Как невозможно? — Клеопатра трясла его за плечи. — Мы что, оставим ее здесь? Чтобы ее благородное тело бросили на съедение хищным псам?

В тот миг силы покинули ее, и она зарыдала, как маленькая девочка, уткнувшись в широкую грудь военачальника.

— Они никогда не сделают это, — успокаивал ее Менофан, чувствуя, как увлажняются глаза, и стараясь, чтобы Клеопатра этого не заметила. — Они выдадут тело Митридату или сами похоронят ее по-человечески.

Женщина мотала головой и продолжала плакать. Менофан дал приказ к отплытию. Он не знал, не представлял, как сообщит Митридату ужасную новость.

* * *

Митридат сидел в тронном зале, поглаживая шерсть на шкуре леопарда. Шкура с оскаленной мордой и остекленевшими глазами всегда висела возле трона как напоминание о первой встрече с Гипсикратией. Местами мех протерся, уже не выглядел роскошно, но царь не променял бы его ни на какие богатства. Перебирая на шкуре потускневшие волоски, он прислушивался к шагам, ожидая, что его любимая войдет в комнату и они больше никогда не расстанутся. Когда послышался шорох, он напрягся всем телом, но понял, что это не Гипсикратия, и от страшного предчувствия забилось сердце. Благодаря проклятому дару предвидения, от которого он давно хотел отделаться, Митридат знал, что его любимой жене суждено умереть раньше его. И ненамного раньше. Если сейчас сообщат о ее гибели, то и его визит в царство мертвых к мрачному Аиду не за горами.

Тихо открылась дверь тронного зала, словно кто-то боялся принести ему мрачную новость, и израненная, в грязном изорванном хитоне вбежала Клеопатра.

— Отец… — Она бросилась к нему, рыдая, и он, приняв ее в свои объятия и сразу обо всем догадавшись, прижался к ней, вдыхая запах гари, и впервые заплакал. Не стало женщины, за которую он отдал бы все свое царство.