А что будет с Катей, Санькой и Еленой Дмитриевной? Почему-то именно перед тещей ему было особенно стыдно. Может быть, из-за того, что он их всех подвел, так безалаберно профукал то, что надо было беречь пуще глаз, так бездарно распорядился своим открытием, и не только своим, а, в первую очередь, открытием ее мужа, чье имя упоминается здесь, в лучшем случае, нейтральном контексте…

– Слово для защиты имеет адвокат ответчика Аронович…

Адвокат, разложив свои бумаги, не спеша поднялся со своего места.

Это был очень колоритный человек! Небольшого росточка, полноватый, отдувающийся на каждом шагу, с залысинами на большой голове, он производил впечатление очень умного и образованного человека. Его круглое, добродушное и, на первый взгляд, простое лицо очень скоро убеждало любого собеседника, что перед ним человек себе на уме, человек, знающий себе цену, умеющий добиться своего во что бы то ни стало!

Глаза улыбчивого толстячка Ароновича, как маленькие черные буравчики, заглядывали, казалось, в самое нутро собеседника, выворачивая наизнанку его душу и тело. Судейские, давно знавшие Семена Григорьевича, старались избегать ссор с ним, даже не отдавая себе в этом отчета. А за пределами зала суда выказывали ему всяческое почтение.

Сева с тоской приготовился слушать. Для него было совершенно очевидно, что только чудо может освободить его от этого груза обвинений, неопровержимых улик и убийственных доказательств, так ловко собранных обвинителем и предоставленных на всеобщее обозрение как безоговорочно доказанную вину.

– Господа, прежде всего, я хочу спросить всех здесь присутствующих: кого-нибудь убили, не дай Бог, или изнасиловали, может быть, совершили ограбление века? Нет, и еще раз нет! Речь на этом судебном слушании не идет о каком-нибудь ужасном и мерзком преступлении. Здесь говорится о краже собственности, как мы все поняли из слов уважаемого господина прокурора. Но не материальной собственности в виде дорогого авто или фамильных бриллиантов, а интеллектуальной и, я бы сказал, эфемерной собственности, а, возможно, речь даже идет о плагиате. И на этом основании – о якобы порочащем истца заявлении моего подзащитного о том, что он и есть тот самый автор фермента. Заметьте, уважаемый суд, господин Колмогоров напрямую никого не обвинял! Он просто сказал, что создал формулу, на основании которой и было синтезировано это лекарство. И здесь нам предстоит разобраться, кто же у кого похитил эту самую собственность в виде идей, мыслей, титанического многолетнего интеллектуального труда, принесшего, наконец, всем обреченным на смерть людям избавление от страшного недуга. Встает вопрос – кто же истинный автор этого пресловутого фермента, кто, так сказать, его родитель? Тут нам тыкали в нос некой дипломной работой, которую якобы мой подзащитный даже не украл, а то ли сфотографировал, то ли так запомнил, но использовал для своих гнусных целей: выдать ее за свою! Не так ли, господин прокурор, у вас это прозвучало? Я ничего не упустил? Ведь эта дипломная работа как лежала в столе Грошева, так и осталась лежать нетронутой! Позвольте, но у меня тут же возникает один маленький вопрос: а почему сам многоуважаемый истец не воспользовался этой студенческой работой и не создал без всякой посторонней помощи это лекарство раньше, когда о Колмогорове еще никто не знал в научном мире? Я вам сам отвечу на этот вопрос! Ему было некогда заниматься научной деятельностью вообще и этой тематикой в частности. Господин Грошев не был ученым, он был чиновником от науки. Дабы не отвлекать уважаемый суд, я хочу опустить долгий перечень занимаемых им должностей в Минздраве под началом его тестя, человека достойного и уважаемого, но такого же чиновника… вечная ему память! Остановлюсь только на последней. На должности директора, которую господин Грошев занял совсем недавно, занимаясь в институте хозяйственной, подчеркиваю, деятельностью. И что же получается? До прихода в НИИ, равно как и в самом институте, Грошев ни минуты не был занят научной работой. Что, по-моему, даже и не требует особых доказательств. Это – во-первых. А во-вторых, даже если бы он и хотел это сделать, сама эта пресловутая студенческая работа – безусловно, талантливая в свое время, но сырая с точки зрения современной науки – представляет собой разве что исторический, а вовсе не научный интерес. И тем более не является каким-то открытием теперь, в данный промежуток времени. Идеи там есть, но их требовалось развить, довести до ума. А на это необходима была прорва времени, сил и энергии. И каждодневный кропотливый труд! Это не мое голословное утверждение. Мнение экспертов, подшитое к делу – тому подтверждение! И совсем другое дело – мой подзащитный, который в свое время трудился в вышеназванном заведении на протяжении десятка лет под руководством своего шефа, наставника, научного руководителя – известнейшего ученого-генетика профессора Осипова. Того самого, который всю свою жизнь положил на поиски лекарства от болезни, унесшей жизни его родных, его самого, и чуть было не погубившей его дочь. Именно Осипов – соавтор той самой дипломной работы, о которой здесь все время велась речь. И я вас спрашиваю: зачем Колмогорову красть сегодня то, что у его наставника и так было еще вчера?! Но что, господа, мне кажется особенно интересным? Покопавшись в архивах мединститута, я нашел рецензии руководителей дипломного проекта студентов Осипова и Грошева, в которых говорится об исключительной способности только одного из вышеперечисленных дипломников. Нетрудно догадаться, что это был именно Осипов! Материалы также приложены к делу. Идем дальше. Что же мы видим, уважаемый суд? Есть два соавтора одной работы, один из которых никогда не занимался и не занимается наукой, а второй на это положил жизнь!

– Позвольте! – раздался голос прокурора. – Это голословное утверждение! У истца имеется ученая степень доктора наук, и вы не можете утверждать, что, работая в министерстве, он не занимался научной деятельностью!

– Вы абсолютно правы! – добродушно согласился Аронович. – Я вам больше скажу: у меня с собой протокол заседания ученого совета, из которого следует, что тема, по которой была защищена докторская диссертация, не имеет даже отдаленного отношения к той, что была освещена здесь, в этом зале. В деле на этот счет также имеются отзывы экспертов. Эта, с позволения сказать, диссертация, как оказалось, была защищена в очень узком кругу. Ученый совет, на рассмотрение которого была представлена эта работа, был в неполном составе, что отражает тот же протокол. И это уже само по себе является нарушением! Но, если быть до конца точным, – а я уж постарался в этом убедиться, то из всего этого неполного состава в действительности присутствовал всего лишь один человек! Уважаемому суду интересно, кто же эта персона, мужественно присутствовавшая на горе-защите? – Аронович с живым интересом посмотрел на хмурого судью и, не дождавшись от него ответа, продолжил: – Этим человеком был не кто иной, как тесть нашего уважаемого истца и его научный руководитель по совместительству! Как вы понимаете, это – незаконная защита, косвенно доказывающая несостоятельность господина Грошева как ученого! Допрос «мертвых душ», якобы присутствовавших на той защите, также приложен к делу.

В зале началось нечто невообразимое: гробовая тишина, воцарившаяся было во время выступления адвоката, в одночасье нарушилась гулом голосов, смехом и выкриками с места: «Позор!», «Мошенник!», «Долой!» и т. п.