Я был обязан ее спасти.

Сунув окоченевшие руки в карманы, шериф пробивался через лес. Мороз щипал его за уши. Проникал в мозг. Если бы соседи учуяли запах днем раньше, он бы ее спас. Но почему же днем раньше ее не спас Бог? По мнению шерифа, как минимум сотня людей заслуживала смерти куда больше, чем та девочка с накрашенными ноготками. Да что там сотня – тысяча. Миллион. Семь миллиардов. Почему же вместо них Бог лишил жизни именно ее? Вскоре пришел и ответ. Холодный и бесстрастный. Бог лишил ее жизни не вместо тех людей. В конечном счете Он убивает каждого.

Потому, что Бог предает смерти, папочка.

Брэйди Коллинз проснулся в своей кровати. Мать выпустила его из конуры лишь в тот день, когда у него подскочила температура и появилась веская причина не ходить в школу. Спросила, готов ли он вести себя как человек, и Брэйди сказал, что да. Позавтракали они за столом, все вместе. Отец распинался насчет «этого засранца-шерифа», который приостановил стройку в Лесу Миссии, и насчет ссуды – близился срок выплаты. Если график строительства будет сорван, их семья просто-напросто обанкротится.

– Да еще ты, Кэтлин, соришь деньгами направо и налево – какого черта?!

Пока отец негодовал по поводу этого болота, которое он принял за целый мир, Брэйди успел доесть свой завтрак, после чего завалился спать. Встал он только один раз, чтобы сходить по-маленькому; моча лилась обильно и пахла сладковатым детским аспирином. Потом Брэйди опять провалился в сон и не вышел ни к обеду, ни к ужину. Проснулся он весь в поту. Температура больше не поднималась, но от зуда в руке он лез на стенку. Брэйди посмотрел на будильник, чтобы понять, который час. С датой вроде все в порядке. Восемнадцатое декабря. Но время определенно съехало. Где это видано, чтобы один час вмещал более шестидесяти минут. Не иначе как он еще дрыхнет. Не иначе как его преследует страшный сон. Тот, в котором мать заманивает его с улицы домой и убивает на потеху Тормозу Эду. Брэйди поплелся по коридору в родительскую спальню. Отец с матерью еще не проснулись. До чего же они хорошие, когда спят. На прикроватной тумбочке отца были навалены всякие документы. На тумбочке матери – приглашения и благодарственные открытки. А среди них – нож для вскрытия конвертов. Из серебра девятьсот двадцать пятой пробы. Дорогущий. За кражу этого ножа мать уволила домработницу. Но оказалось, что нож просто затерялся. А через неделю нашелся, но старой прислуге от места все равно отказали, потому как новая была с Ближнего Востока и вкалывала больше за меньшую плату. «А куда она денется», – сказала мать по телефону кому-то из знакомых. Брэйди взял нож в руки. Посмотрел, как в серебряном лезвии отражается луна. Словно улыбающийся рот с мелкими зубками. Нож перекочевал за пояс халата. Потом Брэйди опустился на колени и взял мать за руку. Зуд прошел. А кожа стала теплой и мягкой, как материнская улыбка в те моменты, когда мать его любила. Брэйди положил ее ладонь себе на голову, представив, будто мать его гладит и нахваливает. Хороший мальчик, Брэйди. Так-то намного лучше, чем в тех кошмарах, где она его убивала, повторяя раз за разом одно и то же под смех Тормоза Эда.

– Ты паршивый щенок, Брэйди. Хоть бы кто-нибудь тебя усыпил.

Тормоз Эд вытащил из-под подушки револьвер. Вот до чего доводят страшные сны. Как они с ребятами на проезжей части перекидывались мячом и опробовали новенькие бейсбольные перчатки. Но машины разгонялись все быстрее – их преследовали олени. Его мать протянула руку, чтобы увести ребят с улицы, но стоило Тормозу Эду взять ее за руку, как откуда ни возьмись выскочили Брэйди Коллинз с Дженни Херцог и закололи ее ножом. Мамина кровь ручьем бежала по улице, а Брэйди высунул свой змеиный язык и принялся лакать, как собака из унитаза. Тут Тормоз Эд проснулся. Весь в поту. Температура больше не поднималась. Весь день он маялся, переворачивая подушку прохладной стороной, но все равно лоб горел. Зато сейчас у него только чесалась рука. Он осмотрел пять пустых патронников и почесал руку дулом револьвера. Но сколько ни чеши, зуд не проходил. А в голову лезла мысль. Единственная.

Одной пули маловато будет, Эдди. Слушай бабушку.

Тормоз Эд вылез из кровати и тихонько пошлепал вниз по лестнице. Вошел в кабинет, сел в шикарное кожаное кресло и приложил ухо к холодному металлу отцовского оружейного сейфа. Начал подбирать трехзначную комбинацию. Один-один-один. Один-один-два. Один-один-три. И так – всю ночь. Потому что война близко, а хорошим парням нужно ее выиграть. Когда рассвело, Тормоз Эд прервал свои изыскания на два-один-шесть и вошел в комнату, где спала мать. Одна. Тормоз Эд обрадовался, что она жива. Взял ее за руку. По пальцам его зуд перешел к ней. Мать Тормоза Эда медленно открыла глаза. Сонно посмотрела на него и улыбнулась.

– У моего Эдди что-то случилось? – спросила она.

– Ничего, мам. Мне намного лучше, – ответил он.

– Вот и хорошо, любимый мой. Оставила тебе в холодильнике кусочек торта, – сказала мать.

Погладила его по голове, закрыла глаза и снова задремала. Тормоз Эд дождался, чтобы она унеслась далеко-далеко. Потом чмокнул ее в лоб и прошептал на ухо:

– Мам, какой шифр у папиного оружейного сейфа?

Дженни Херцог стояла у кровати спящего сводного брата. Жар, из-за которого она пропустила уроки, прошел. Остался только зуд, ползущий к ножу в ее руке. Она пристально смотрела на брата. Во сне лицо у него было таким же злющим, как в тот раз, когда кто-то позвонил к ним в дверь и убежал, разбудив его мать, которая прервала любимое вечернее занятие сыночка. В лунном свете его физиономия казалась болезненно-бледной. Угри поблескивали, как звезды в небе. Она подумала: кровь была бы ему к лицу. Можно пустить ему кровь и ею же нарумянить ему щеки, чтоб стали красными, как у проституток в фильмах, которые он обожал смотреть на компьютере. Или как у клоуна. Сжав в руке нож, она мягко вдавила острие в середину его ладони. Он заворочался, но не проснулся. Закрыв глаза, Дженни направила зуд вниз по своей руке и через нож – прямо ему в кожу. Пока зуд прогрызал себе путь в грязные руки брата, она вспоминала свой прекрасный сон. Мама еще жива. И отец еще не привел в дом эту мерзкую тетку с ее мерзким сынком. В этом сне из окна своей комнаты Дженни смотрела, как на заднем дворе мама гонялась за Кристофером. И почти поймала малька-паренька, но Кристофер оказался слишком шустрым и удрал. Мать Дженни бросилась следом по улице, но догнать не смогла. Вернулась на задний двор. По стенам, увитым плющом, забралась к Дженни в спальню. А уж какая была душистая. Прямо как «Шанель номер пять». Обнимая Дженни, мать слушала ее рассказы о школе и о занятиях танцами. А потом объяснила, что сводного брата, Скотта, убивать не надо. Потому как война близко. И чем больше солдат окажется в их армии, тем лучше. Дженни спросила, можно ли окажется прикончить Скотта хотя бы после войны. Мать сказала, что ей даже не придется этого делать. В таких случаях достаточно посмотреть на луну, глядящую тебе в глаза, и прочитать короткую молитву.