— Д-да, — пробормотал я, утираясь его "скатертью".

— Гордитесь ею, — убежденно произнес он. — Она — талант! Настоящий талант.

Талант кое-как раскланялся и прошлепал к своему месту на подгибающихся ногах. Ребята в костюмах дружно пожали дрожащую руку. Я понимал, что Лэрке чувствовала сейчас. Ее штырило от эйфории, и никакой Джек был ей сейчас не нужен.

Я вернул платок деду, поднялся и потихоньку протиснулся к выходу. Дико хотелось курить. Снаружи у главного входа топталось несколько мерзнущих родителей с сигаретами в зубах — не дождались перерыва. Мне удалось стрельнуть одну у лысого бородатого мужика с серьгой в ухе. Я опустился на корточки у стенки и затянулся. Мля, никаких нервов не хватит с этими женщинами!

— У меня сын там, — поделился бородатый, махнув сигаретой за спину. — На скрипке играет. Десять лет ему. А жена его муштрует, как сержант рядового. Каждый божий день скрипку в зубы и час отпиликай. А перед этим конкурсом, чтоб ему неладно, два. Хорошо, у нас соседей нет — на ферме живем. Малой уже даже во сне зубами скрипит на четырые такта… — Мужик затянулся, выпустил дым через нос. — А ты с кем приехал?

— С подругой, — признался я. — Она только что отстрелялась.

— М-м, — протянул бородатый и стряхнул пепел в лужу. — Это серьезно у вас, да?

Я кивнул:

— Угу. Думаю, выиграет она всю эту хреномать.

— Да я не про то, — мужик посмотрел на меня сочувственно, но тут из дверей высунулась раздраженная толстуха. Йонаса вот-вот вызовут на сцену. Мужик затушил каблуком окурок и поскакал по ступеням.

А он прав, думал я. У меня все очень серьезно. Только теперь уже поздно. Да, сегодня, сейчас мы поймали момент равновесия. Мы думаем, что мы вместе, но мы — только точки на не параллельных линиях, которые вдруг пересеклись. Уже завтра наши дороги разойдутся. Путь Лэрке лежит вверх, повезет — так на самую вершину. И если, чтобы попасть туда, она воспользовалась моим плечом — я рад. Потому что моя дорога идет вниз. Все быстрее и круче под уклон. Кто знает, где все кончится? Валлах… Потому что:

Мы ехали домой, как накуренные. Лэрке прошла в региональный финал, пока вторым номером среди пианистов, сразу за китаянкой. На заднем сиденье валялись букет в хрустящей пластиковой оболочке и приглашение в Орхус. Радио гремело, вынося мозг через уши. Хватит на сегодня этой гребаной классики!

— Делай это для людей, — орали мы хором, раскачиваясь и прыгая на сиденьях, — делай это для себя! Ты никогда не узнаешь, если не попытаешься!

Внезапно мимо мелькнул светящийся в сумерках неоновый жилет, сзади вспыхнула и завыла мигалка. Фак! Панцири. Я глянул на спидометр. Снова 180!

— Смотри, полиция! — Лэрке ржала, как пьяная, тыча в окно. — За нами гонятся, Джек! Как в кино…

Ага, только это кино скоро кончится. Злить панцирей — плохая идея. Я прижался к обочине и затормозил. Бело-голубой опель остановился, чуть не поцеловав наш бампер. Двое полицейских вылезли из машины и потопали к нам с серьезными мордами.

— Круто, Джек! — Лэрке все еще хихикала, глядя на все это дело большими наивными глазами. — Нам выпишут штраф, да?

Точно, выпишут. На жопе. Моей.

Я надвинул бейсболку на глаза и спустил вниз стекло.

— Ваши права, — панцирь сунул в окно фонарь, и тон его тут же изменился. — Эй, пацан, а тебе вообще сколько лет?

Короче, вечер мы провели в участке. Лэрке с цветами, а я — наедине с самим собой. Благодаря ее хихиканью, нам еще и наркотест вкатали. Оформлял нас уже знакомый мне седой коп с печальными глазами. Он все еще хромал — может, поэтому его перевели на канцелярскую работу? Меня он, по ходу, не узнал. Я не обиделся — мало ли через него таких малолеток проходит?

— Кому звонить будем? — грустно спросил он и взялся за телефон.

Я подумал и назвал номер Себастиана. Чего мать лишний раз пугать?

Приехал отчим за мной уже после десяти. Мы молча вышли к машине — Сева успел ее забрать. Молча залезли внутрь. И только когда мерс выехал из Силкеборга, отчим спросил:

— Ты говорил с ними о чем-нибудь?

И тут я понял. Подонок боялся. Боялся, что если я попаду к панцирям, то все им расскажу. Чисто от страху. Не перед ними. Перед Себастианом. Потому что не захочу, чтобы мне снова рвали уши, били бутылкой, душили ремнем, бросали на диван и наваливались сверху… Я мог бы поверить полицейскому с грустными глазами. Поверить в то, что он поверит мне. Вот только одного Себастиан не понимал: я уже никому не верил. Кроме, пожалуй, Лэрке.

— Нет, — ответил я и посмотрел на профиль отчима, размазанный сумраком салона. Я не знал, чего ожидать от этого человека. Очередной внезапной вспышки ярости или холодной расчетливой мести? Жесткого насилия или угроз и попыток использовать против меня мать? Может, Себастиан вообще решил, что я становлюсь слишком неуправляемым и опасным, вот и смотрит сейчас на дорогу, решая, не прикончить ли меня, как несчастного Джея? Может, зря я не припрятал шприц и наркоз где-то под рукой? Хотя… если Сева вдруг на меня набросится, я и рыпнуться не успею.

Вот так сидел рядом с отчимом и думал обо всем этом как-то отстранено, словно речь шла не обо мне, а о герое какого-то тупого ужастика. Укокошат его, трахнут или просто изуродуют? В одном я был уверен: что-то должно было случится. Это молчание должно было чем-то кончится. Потому что одно я о Себастиане знал точно: он никогда ничего не оставляет безнаказанным. Неправильную профессию мужик себе выбрал: в прокуроры бы ему пойти, а не в адвокаты. С преступностью в стране было бы давно покончено.

До дома я доехал живым. И даже невредимым. Себастиан открыл дверь, пропуская меня в коридор.

— Катюша, — позвал он в гостиную, откуда глухо бормотал по-русски ящик. — Я привез твоего вора.

Так, значит, я теперь вор? По ходу, Сева задумал устроить сцену перед матерью. Для начала. Но она не отвечала, и отчим позвал снова, погромче. Может, заснула у телека? Поздно ведь уже.

Себастиан протопал к дивану, но там, ма, по ходу, не оказалось, потому что он повернулся ко мне и ткнул пальцем в ковер:

— Что ты там топчешься? Стой здесь и жди. У матери есть что тебе сказать.

Ну, встал я, где сказано. Жду. Ясно, что Сева ма заранее обработал. Вот только чем она меня может напугать? Да многим, внезапно понял я. Тем, что она больше меня не любит. Что правда считает меня вором и отморозком. Что я ей такой не нужен. Тем, что опять начнет умирать, трястись и за сердце хвататься.