Коля сразу понял, о чем идет речь. Это были лагеря, развернутые немцами на территории Финляндии, в которых содержались как военнопленные, так и гражданские лица. Самый большой из них, в котором находились советские военнопленные, был захвачен нашими войсками при освобождении Петрозаводска. Теперь Головин поручал Коле взять под контроль сорок два других лагеря.

Взять под контроль не значит освободить. В лагерях могли содержаться, например, явно уголовные элементы. Зачем их освобождать? Насильники и убийцы не нужны ни одному правительству, которое дорожит стабильностью в обществе. Еще в лагерях могли содержаться осужденные немцы, в том числе и из числа военных. С приходом советских войск они переставали быть арестованными и осужденными, но становились военнопленными и интернированными. Поэтому работа предстояла адова — фильтрация заключенных, многие из которых к тому же больны чесоткой, гепатитом и туберкулезом.

— Так вот вы что за птица, — прищурился Маннергейм, когда Коля пришел к нему в кабинет представляться уже в качестве временного представителя Ставки. — А при нашем знакомстве прикидывались совершенным дурачком.

— А что я сделал не так, господин маршал? — не понял Коля. — Мне поручили передать вам письмо — я передал. Мне сказали, что с Финляндией нужно заключить мир — мир заключен.

— Удивительно, молодой человек! — воскликнул Маннергейм. — Вас, всего-навсего майора, заместитель Сталина и большевистский нарком иностранных дел рекомендует как представителя Ставки, будто вы генерал-полковник! Должно быть, вы пользуетесь большим влиянием в Кремле.

— Огромным, — пошутил Коля.

— Скажите, молодой человек, вот вы лично знакомы с господином Молотовым? Вам приходилось беседовать с ним с глазу на глаз?

— Знаком, — подтвердил Коля и не соврал. — Беседовать приходилось, — заметив, что у маршала увеличились глаза, Коля поспешил успокоить старика на свой счет: — Но мы обсуждали только служебные вопросы.

Для себя Маннергейм решил, что Тиму Неминен, майор Осипов или как там его еще — невероятно хитрый и ловкий большевистский агент, имеющий огромный опыт нелегальной работы и звание в разведке не ниже генеральского. Человек, способный прекратить войну, талантливее того, кто умеет ее развязать, поэтому в глазах Маннергейма Коля Осипов встал в один ряд с Черчиллем.

В лагерь «ZF-18» Коля приехал на четвертый день после своего представления маршалу Маннергейму в новом качестве. За предыдущие три дня он уже успел осмотреть пять лагерей, которые находились в радиусе ста километров от Миккели. Капитан НКВД, новый начальник лагеря, ждал его прибытия для принятия решения по заключенным. Лагерь был непростой. В нем содержались немецкие солдаты и офицеры, немалая часть из них — еще с тридцать девятого года.

Задача майора Осипова казалась ничуть не трудной — поставить свою подпись на акте об интернировании. Как ни крути, а в лагере содержались военнослужащие враждебной армии. Рассусоливать с ними не следовало. Всех, кого можно было освободить, уже отобрали активисты комитета «Свободная Германия», их личные дела были отложены в сторону от остальных. Коле нужно было только ознакомиться с этими делами, которых, слава богу, было немного, утвердить представленный список и подписать сам акт. Всей работы максимум на два часа, а потом его приезда ждали еще более тридцати лагерей.

— Товарищ майор, — поделился с ним сомнением новый комендант лагеря. — Тут у меня есть один очень интересный арестованный.

— Чем он так интересен? Особенный, что ли?

— Понимаете, товарищ майор, я не знаю, что с ним делать. С активистами из «Свободной Германии» он отказался даже разговаривать, а интернировать его мы формально не можем.

— Почему?

— Видите ли, товарищ майор, у меня есть приказ об интернировании солдат и офицеров, содержащихся в этом лагере. А у нас в НКВД знаете какая строгость с выполнением приказов! Чуть где не соблюл, чуть где хоть на запятую ошибся — уже сам загремел.

— Я не понял, какие сложности с этим вашим заключенным? Он что, поляк? Француз? Англичанин?

— Нет.

— Финн?

— Нет, товарищ майор, он — немец.

— Гражданский? Если гражданский, то отпускайте его на все четыре стороны и не морочьте голову ни мне, ни себе.

— В том-то и дело, что он военный.

— Если эсэсовец, то к стенке его, и вся недолга!

— Товарищ майор, — комендант и без армейского майора знал, как следует поступать с теми или иными лицами. — Он генерал.

Узнав, что в лагере содержится генерал, Коля приказал принести его личное дело, открыл обложку, глянул на фотографию и фамилию под ней и сказал коротко:

— Я забираю этого генерала Как говорится, до выяснения.

Комендант вздохнул с облегчением. Подпись майора на ордере снимала с него всякую ответственность. Теперь этот немецкий генерал официально выпадал из-под юрисдикции НКВД и переходил в полное распоряжение представителя Ставки.

Больше в этот день Коля не посетил ни один лагерь. Он приказан генералу садиться в машину, на которой приехал в лагерь, и отбыл вместе с ним в Миккели. Фамилия генерала была фон Гетц.

Ужинали они в Миккели, в доме, который занимал временный представитель Ставки. Теперь Коле по должности полагались денщик и адъютант, не считая помощников и охраны. Помощники раздобыли для фон Гетца цивильный костюм, чтобы своей генеральской формой он не вводил в смущение финнов, которые могли и пристрелить немца. Фон Гетц и Коля знали русский, хотя для них обоих этот язык не был родным. Они не испытывали ни ненависти, ни неприязни друг к другу, только сильный интерес. Судьба уже третий раз сводила их вот так тесно, каждый раз при новых обстоятельствах. При каждой встрече они представали друг перед другом в новой роли.

— Что было после Сталинграда? — спросил Коля.

— Ничего не было. Плен.

— И как же вы из советского лагеря попали в немецкий?

— Я бежал из плена.

Коля рассмеялся.

— Вы?! Бежали?! И сотни километров пробирались по нашим тылам? А потом вы, летчик, ничего не понимающий в сухопутной войне, смогли перебраться через линию фронта? И вас не поймали? Не выдали милиции? Не пристрелили?

— Я сбежал на самолете.

— Еще чище! — снова рассмеялся Коля. — Я, знаете ли, сидел в нашем лагере и ни одного самолета даже в небе над ним не видел.

— Это действительно невероятно, Николай. В гестапо не поверили ни одному моему слову. Но я действительно сбежал на самолете. Этот самолет подставил мне русский генерал Головин.

Коля чуть не поперхнулся. Его начальник Головин приложил руку и к судьбе фон Гетца.

«Я, Штейн, этот фон Гетц — все мы лишь куклы для Филиппа Ильича Судьбу любого из нас он может решить в один момент. Захочет — к ордену представит, захочет — прихлопнет как муху», — подумал Коля.