станет известно, то, вероятно, поднимется новая волна возмущения, послышатся новые призывы к усилению надзора и возникнут новые опасения по поводу будущего, где станут рождаться дизайнерские дети с чертами, которые нечестным образом обеспечат им преимущества в жизни. Но мы уже удивимся этому чуточку меньше, чем в 2018 году, а сама идея генно-модифицированных людей станет для нас чуточку привычнее.

Кроме того, мы, возможно, будем вынуждены соглашаться с применением более рискованных технологий из-за внешних катастрофических событий, не связанных с нашими действиями. Пандемия COVID-19, которая началась в Китае в конце 2019 года и стремительно распространилась по всему земному шару, убила миллионы человек, обрушила глобальную экономику и перегрузила системы здравоохранения во многих странах. Поскольку вирус передается от человека к человеку через аэрозольные капельки, он вынудил нас пересмотреть привычный образ жизни практически во всех сферах. Школы закрылись. Дети больше не смогли играть с друзьями. Пожилые люди, которые переносят болезнь особенно тяжело, лишились возможности физического взаимодействия с родными и сверстниками. Почти год людям по всей Земле было предписано изолироваться от всех, кроме домочадцев, что лишило нас мелких сообществ и связей, которые, собственно, и делают нас людьми. Во всех возрастных группах распространились депрессия и тревожность. Психологи и психиатры по всему миру сообщали о повышении частотности суицидальных идей, о росте алкоголизма и наркомании. Неужели мы стали бы медлить, если бы в начале 2020 года, когда еще не появились соответствующие вакцины, можно было обратиться за решением этой проблемы к нашим новым технологиям?

Вирус SARS-CoV-2, вызывавший пандемию COVID-19, принадлежит к семейству респираторных вирусных инфекций, которые вызывают тяжелый острый респираторный синдром (severe acute respiratory syndrome, SARS). SARS-CoV-2 – это тип вируса, известный как коронавирус (CoV). Большинство коронавирусов вызывают легкие и относительно нестрашные заболевания вроде обычной простуды. Но иногда коронавирусы становятся смертельными. Первая вспышка SARS произошла, когда коронавирус передался человеку от циветт, а те, вероятно, заразились от летучих мышей. Эта вспышка длилась с ноября 2002 по июль 2003 года, и за эти восемь месяцев заразились 8098 человек из 26 стран и 774 человека умерли. Та вспышка SARS не переросла в пандемию благодаря быстрым действиям международных групп врачей и эпидемиологов. Распространялась болезнь в основном от уже больных людей в больничных условиях, так что находить зараженных и потенциально зараженных людей и помещать их в карантин было относительно просто. Остановить SARS-CoV-2 оказалось труднее, так как COVID-19 распространяется между людьми, которые еще не знают, что инфицированы, поскольку у них нет никаких симптомов.

Когда в конце 2019 года SARS-CoV-2 появился в Китае, мы не были готовы к этому… как ни странно. Не то чтобы никто не ожидал пандемии. Население планеты растет, с ним возрастают и скученность и близость к другим животным, а следовательно, возникает и вероятность новых зоонозов (болезней, которые поражают животных, а затем передаются человеку). Однако когда пандемия началась, научное сообщество сосредоточилось на поисках способа остановить SARS-CoV-2, и всего за несколько месяцев ученые узнали несравнимо больше прежнего о реакции человеческой иммунной системы на заражение SARS и другими вирусами. Часть этих знаний позволила разработать лечение, улучшающее исход болезни. Часть была применена для разработки вакцин, которые были одобрены по ускоренному протоколу. Кроме того, ученые обнаружили, что некоторые люди, заразившиеся SARS-CoV-2, меньше рискуют заболеть серьезно, поскольку унаследовали от родителей особые мутации, – подобно тому, как те, кто унаследовал две копии гена CCR5, наследуют иммунитет к ВИЧ-1.

COVID-19 – не самая смертоносная инфекционная болезнь из циркулирующих сегодня по планете и не самая смертоносная пандемия в истории человечества. Но это первая пандемия, которую мы смогли оценить с генетической точки зрения в реальном времени. Мы наблюдали, как эволюционирует вирус, отмечали возникновение более вирулентных штаммов, следили за распространением этих штаммов по планете. Мы научились применять для контроля над COVID-19 некоторые уже известные меры: карантин, лечение, вакцины. Но если бы этого оказалось мало? Если бы вирус оказался более смертоносным или распространялся еще быстрее? Неужели мы не задумались бы в таком случае о защитных мутациях, которые мы уже успели открыть, и о том, что у нас в распоряжении есть инструменты для редактирования собственной ДНК? Неужели это не стало бы тем самым переломным моментом, когда необходимость спасаться пересиливает нравственное неприятие идеи, что мы изменим собственный эволюционный путь?

Не сомневаюсь, что рано или поздно мы применим свое инженерное могущество к себе самим. Но когда мы так поступим, это не будет погоней за неведомым новым человеком, лучше старого. Ведь эволюция-то, в конце концов, устроена иначе. Никакие эволюционные пути не ведут к тому, чтобы придумать генетическую вариацию, которая сделает одного человека особенно приспособленным к жизни в некоем неведомом, неописанном будущем. Нет: мы попадем в ситуацию, когда надо будет решать, действовать нам или предоставлять природе взять свое. Возможно, это будет в разгар какой-то пандемии, когда мы узнаем, что некоторые из нас – носители мутации, делающей нас менее приспособленными к окружающей среде. Мысль, что естественный отбор отбракует эту мутацию из популяции, покажется нам неприемлемой, тем более что у нас есть средства этого избежать. И тогда мы сделаем выбор в пользу иного исхода. Мы обратимся к своим технологиям, чтобы пересилить эволюцию, и придем к выводу, что единственно этичный выход из положения состоит именно в том, что еще недавно казалось нам немыслимо неэтичным. Нашим рахат-лукумом станет спасение человеческой жизни.

Все в наших руках

Люди манипулируют окружающими живыми организмами уже десятки тысяч лет. Начали мы с охоты – и истребили одни виды и резко снизили численность других, так что после нас биологическим сообществам и экосистемам приходилось перестраиваться. Когда мы обнаружили, что вымирания полезной добычи можно избежать, мы научились вести себя иначе: отточили охотничьи стратегии и начали осознанно принимать меры, чтобы популяции добычи сохранялись. Мы научились преображать животных, а также злаки и плоды – то есть целенаправленно улучшать их. Мы добились, чтобы эти животные и растения стали ближе к нашим жилищам, и научились отбирать лучших и скрещивать их, чтобы результат был еще лучше. Жить становилось легче и сытнее, наша популяция росла. Но чем больше территорий на планете мы захватывали, тем чаще виды, присутствие которых мы воспринимали как данность, вымирали, а земля и вода, за счет которых мы выживали, становились хуже. Поэтому мы снова научились вести себя иначе. Приняли законы, охраняющие дикие виды и дикие земли. Стали сами решать, где будут жить дикие виды, что они будут есть и даже кто с кем будет спариваться. Это дало нам