— Но Тразий ненавидел кровопролитие. Он не мог…

— Видишь ли, какое дело… — Эпиар замялся, разлил по стаканчикам вино и, переждав очередную импровизацию чохыша, нехотя продолжал: — Тахташ взял в заложники жену и дочку Тразия, повелев ему использовать свои магические способности для усмирения восставших.

— Погоди-ка! Чего-то ты путаешь! Маги, а тем более служители Богов-Близнецов, насколько мне известно, семей не заводят! — запротестовал Эврих.

— Тразий Пэт, если ты помнишь, не слишком-то придерживался жреческих традиций и установлений. Впрочем, не берусь утверждать, что он сочетался с матерью своей дочери законным браком. Да это, в конце концов, и не важно.

— Разумеется. Стало быть, Тахташ схватил его женщину и дочь и…

— Наместник плохо кончил свои дни. Шантажировать мага такого уровня, как Тразий Пэт, еще более рискованно, чем дергать за усы спящего льва. Говорят, Тахташа разорвало на куски, после чего Тразий Пэт встал во главе восставших.

— Ага! Но тогда в столице должен быть траур и Кешо не с чего радоваться. Стоящий во главе восстания маг — это вам не пирог с капустой! Шкуру он имперцам попортит, особенно учитывая, что противостоять его чарам в Мавуно некому, — предположил Эврих, силясь сообразить, какую же роль во всем происшедшем в Аскуле сыграл его столь хорошо осведомленный о тамошних делах собеседник.

— Натворил Тразий немало, хотя теперь это уже в прошлом. Его схватили и скоро доставят в Мванааке для публичной казни. По этому-то случаю в Тор-Богазе и было устроено столь красочное зрелище.

— Ах вот оно что… — протянул Эврих. — Глашатаи объявили об очередной победе имперского оружия, но подробности я впервые услышал от тебя.

— Полагаю, что официальная версия аскульских событий будет весьма отличаться от истины. История жадного дурня наместника, заварившего всю эту кровавую кашу, едва ли придется здесь кому-нибудь по вкусу. Другое дело злокозненный колдун, подкупленный гнусными аррантами или саккаремским шадом. Вот это будет иметь успех и к тому же направит мысли обитателей империи в нужное русло, — горько усмехнулся Эпиар.

— Но как им удалось одолеть мага? Да еще и захватить его живым? — недоумевал Эврих, сердце которого болезненно сжалось при мысли, что ему предстоит стать свидетелем казни Тразия Пэта, о котором у него сохранились самые светлые воспоминания. — Ну я еще понимаю, подстрелили бы из засады, пырнули кинжалом…

— Обычное предательство. Против него бессильны даже маги. Тразия помогла захватить имперцам та самая женщина, из-за которой он примкнул к восставшим.

Эпиар замолчал, не желая больше говорить на эту тему, и приятели невольно прислушались к гнусавому пению чохыша.

Хотел император войну учинить.

Сначала решил Саккарем покорить,

Прибрать к рукам Нардар,

Затем занять Кондар…

Ах, каждый осленок

Мечтает с пеленок,

Как будет волков он разить и крушить!

— Вай-ваг! Певец-то изрядно поднакушался. Давненько я подобных песенок не слыхал! — радостно изумился Эпиар.

Слушатели зашумели, кто одобрительно, кто возмущенно. Появившийся невесть откуда вышибала начал протискиваться к чохышу, намереваясь выкинуть его от греха подальше из трактира. Назревала драка, ввиду чего Хамдан и Аджам стали пробираться поближе к Эвриху: в трактирной заварухе всякое может случиться.

Досадно, при них откровенного разговора не получится, подумал он. А ведь Эпиар Рабий Даор был тем самым человеком, который мог при желании помочь ему выбраться из Мванааке. Вне зависимости от того, служит он аррантскому Царю-Солнцу или занят исключительно торговлей, у него, безусловно, есть знакомые корабельщики, которые без особого труда могли бы спрятать в трюме своего судна не только Эвриха, но и его драгоценные тюки.

— Мне хотелось бы продолжить нашу беседу без свидетелей, но, как видишь, приставленные ко мне Газахларом телохранители не дремлют. — Эврих мотнул головой в сторону Хамдана и Аджама.

— Пришло, стало быть, время подышать свежим воздухом, — ответствовал Эпиар, опустошая стаканчик и поднимаясь с циновки. — Если ты проводишь меня до дому, то легко сумеешь отыскать его, когда в этом появится необходимость.

«Эге! Похоже, он догадывается о моих затруднениях и осведомлен обо мне значительно лучше, чем хочет показать. Следовательно, и встреча наша вовсе не была случайной», — подумал Эврих, выбираясь вслед за Эпиаром на улицу, под низкие ясные звезды, сиявшие, словно россыпь драгоценных камней на темно-лиловом бархате небосвода.

* * *

Гимн, которым традиционно заканчивалось моление Мбо Мбелек, был пропет, и, когда многократное эхо умерло где-то под куполом храма, поддерживаемым древовидными колоннами, молящиеся один за другим потянулись к выходу из зала. Жрецы в черных одеяниях и закрывающих лица масках, обходя установленные в нишах напольные светильники, кидали в них крупицы белого порошка, отчего пламя из желтого становилось голубовато-зеленым и по скудно освещенному залу распространялись волны похожего на туман дыма, от приторно-сладкого запаха которого у Эвриха запершило в горле и он ощутил недвусмысленный позыв к рвоте. Чудные снадобья использовали служители мрачного храма, дабы умилостивить Неизъяснимое Мбо Мбелек, странные гимны пели в его честь, удивительными изображениями украшали стены святилища и темными по смыслу письменами покрывали стволы колонн, которые если и напоминали деревья, то растущие корнями вверх. Однако с тем же успехом их можно было сравнить с телами гигантских кальмаров, тянущих щупальца к слабо сочащемуся из крохотных подкупольных окошек вечернему свету.

Эврих готов был допустить, что смысл клинописных изречений, покрывающих ту лова колонн, недоступен ему в силу того, что сделаны они на каком-то древнем наречии, имевшем весьма отдаленное сходство с нынешним языком Мавуно. Угловатые знаки несомненно были в родстве с затейливой вязью современного письма, и, при известном старании, арранту удавалось прочесть отдельные слова и даже целые фразы, но смысл их оставался ему недоступен. Что бы, например, могло значить утверждение: «Рожденные в смерти угодны Великой Тьме»? Или же: «Блаженное безумие, открывающее двери между мирами, да послужит Мудрым, стремящимся сохранить народам лик их в море тварей обезличенных»?

Ничуть не лучше обстояло дело и с покрывающими стены барельефами, изображавшими большей частью довольно малоприятные сцены. Змей, пожирающих птиц и мышей; акул, откусывающих лапы черепахам; терзающих людей гиен и шакалов; цапель, заглатывающих лягушек; лисиц, свертывающих шеи цаплям, и человека, сдирающего шкуру с лисицы. Вглядываясь в череду этих каменных картин, Эврих чувствовал легкий озноб. Ему казалось, стоит сделать лишь усилие, чтобы понять заключённую в них символику, но впечатление это было явно обманчивым, а обращаться за разъяснениями к жрецам арранту не слишком-то хотелось. Святилище Мбо Мбелек не считалось запретным для чужеземцев, но жуткие маски жрецов не располагали к общению с ними, и уж во всяком случае не стоило стремиться к этому до окончания церемонии, на которую Эвриху удалось попасть благодаря любезно известившему его о ней посредством записки Нгардмаю..