– Было очень весело, – сообщила она. – В лабиринте мы никак не могли друг друга найти, а потом вдруг столкнулись – и она исчезла.

– Странный сон, – отозвалась Мелисса.

Врач заверил их, что со временем хромота пройдет – если только это действительно хромота. В кабинете хирурга Риа ходила просто прекрасно. Когда они вернулись домой, дочь снова стала хромать.

– Ты нарочно так делаешь? – спросила у нее Мелисса в коридоре.

– Что? – спросила Риа, и как раз в эту секунду Мелисса заметила на стене, сбоку от ступенек, еще одну волнистую черную линию, идущую вверх.

– Это не я, – сказала Риа, начиная плакать. – Перестань, мамочка, у меня из-за тебя сердце кровит.

Возле входной двери снова появился чеснок, на подоконниках в спальне – лук. Пошел в ход и «Викс»: им смазали подоконники, а также столбик перил под потолочным окном. Мазь слегка присыпали кайенским перцем. В конце июля в почтовом ящике оказалась квадратная открытка, адресованная Лили (без указания фамилии). Такая же пришла примерно в это время в прошлом году, сразу после появления Блейка на свет. Мелисса раскрыла ее. Поздравление с днем рождения – от бабушки, которая до сих пор не знала, что Лили здесь больше не живет.

Майклу об открытке Мелисса говорить не стала, просто сунула ее в книгу, зато показала ему на волнистые линии и попросила отнестись к ним серьезно.

– Говорю тебе, кто-то их рисует.

Майкл посмотрел. Он был все еще в костюме, весь потный, и мечтал спокойно выпить красного вина. Прихожая провоняла чесноком, и ему хотелось швырнуть этот чеснок Мелиссе в лицо. Всякий раз, когда он убирал половинки луковиц с подоконников, она клала их обратно, пока он был на работе. Теперь он пытался изобразить мало-мальски убедительное признание того малоправдоподобного и – да-да – безумного обстоятельства, что в их жилище происходит все больше сверхъестественных явлений.

– Я устал, – произнес он.

– Ну так что? – Казалось, она его не слышала. – Риа уверяет, что это не она.

– Значит, это Блейк.

– Но он же не дотянется. Ему всего год!

– А кто же тогда? Ты? Ты уверена, что не разрисовываешь стены, вместо того чтобы работать?

Он сказал это в шутку, но шутка получилась неудачная, потому что в настоящее время работа была для Мелиссы очень больной темой: недавно она отправила в Open последнюю колонку, а в Vogue ей отказали (не то чтобы она так уж жаждала получить эту работу, но отказ есть отказ). К тому же в школе были каникулы. В стране наступил период, когда миллионы маленьких людей бесконечно блуждают без цели, когда недели тянутся дольше, а дни внутри этих недель ползут медленнее, когда сентябрь стал милосердным миражом на далеком жестоком горизонте. Школа являла собой контейнер, в который можно поместить ребенка, чтобы его там учили и развлекали. А летние каникулы являли собой трясину, засасывающую мечты, жизни, личности и душевное равновесие родителей.

– Уверена, – ответила Мелисса без малейшего намека на смех или улыбку, а про себя думала: «Я знаю, кто это». Но она не стала говорить это вслух, потому что он тогда снова посмотрит на нее этим своим стирающим взглядом – и тогда она еще больше исчезнет.

– Может, пора вызывать охотников за привидениями, – предложил Майкл.

Но Мелиссу, которая жила внутри дома, а не снаружи, это не впечатлило.

– Почему тебе надо обязательно все обращать в шутку? Ты не можешь хоть к чему-нибудь относиться серьезно? Ты как ребенок. Знаешь, что я думаю? Я думаю, что проблема в нас. Мы и есть это привидение. Мы преследуем друг друга, как призраки. Нашего «мы» больше нет. Мне сегодня приснилось, как будто мы в лодке, я стою у руля, и мы переплываем Темзу. Я была как безумная. На мне было старое серое платье-мешок, я хохотала, как ведьма, а ты лежал на дне лодки, мертвый, совершенно мертвый. Это было чудовищно. Вот, значит, что мы друг с другом делаем? Ты умираешь, а я схожу с ума?

– Слушай, с меня хватит, – сказал Майкл. – Я все пытался сделать тебя счастливой, но ничего, похоже, не действует. Я сдаюсь. Ты непрошибаемая. Пит был прав. Он мне сказал в Испании, что не бывает женщины, которая навсегда, что такие вещи никогда не длятся долго, и я действительно думаю, что он прав.

– А Хейзел он это говорил?

– Откуда мне знать?

– Ну, ему следовало бы, – заметила Мелисса. – Она хочет за него замуж. Ему следовало бы дать себе труд сообщить ей, что он – неподходящий кандидат.

– Да, так же, как ты мне сообщила? Когда сказала, что не хочешь быть ничьей женой? Или ты этого не помнишь?

– Я была пьяная, – сказала она, отводя глаза. – Я не помню половины того, что в ту ночь говорила.

– Ты сказала, что «жена» – ужасное слово. И что ты никогда не выйдешь замуж. Каково мне такое слышать, как думаешь? Тебе не кажется, что это могло меня несколько задеть? Иногда я думаю, что у тебя нет никаких чувств, точка. Не только ко мне, а вообще ни к кому. Может, это и правда – тот сон, который тебе приснился. Может, с нами именно такое и происходит.

Мелисса уже отвернулась от него и теперь снова глядела на черную линию, прочерченную на стене. На прошлой неделе в супермаркете «Япония» она с Блейком зашла в отдел моющих средств, и он расплакался, потому что хотел вылезти из коляски, а она ему не разрешала, и ей хотелось заорать. И тут в другом конце прохода что-то само собой рухнуло на пол и разбилось, какие-то лампочки, – словно воплощая вопль Мелиссы.

– Нет ничего неодушевленного, – рассеянно промолвила она. – Все – живое.

– Вот как? Рад слышать, – отозвался Майкл, – потому что я-то себя совсем не чувствую живым.

Отчаянно желая наконец выпить вина, он улизнул на кухню и отвинтил крышку бутылки. Все это темное, лихорадочное лето он пил вот так, даже еще не сняв пиджак: точка, которую ставишь в конце рабочего дня, аперитив перед ужином. Как исступленно, как остро он жаждал заняться с ней любовью, подняться над всеми этими разногласиями и вернуться к тому, что по-настоящему важно. Однако ночь за ночью они спали в красной комнате как солдаты, отчужденно. Утро холодной белой рукой хватало их за одежду и поднимало на ноги – и оба были покрыты пылью. Плесень в платяных шкафах все утолщалась. Танцоры на стене тускнели. Ржавели металлические балки под половицами.

Однажды утром Майкл попытался достичь перемирия. Он перехватил