В книге Ф. Чуева «140 бесед с Молотовым» посмотрим, что об этом рассказывал другой очевидец событий — В.М. Молотов:

«Когда началась война, рассказывает Молотов, он со Сталиным ездил в Наркомат обороны. С ними был Маленков и еще кто-то. Сталин довольно грубо разговаривал с Тимошенко и Жуковым.

— Он редко выходил из себя, — говорит Молотов» (с. 50).

Как видите, никаких «слез» Молотов не упомянул, но, с другой стороны, тут вроде как непонятно — что за разговор вообще там произошел. Но вот что пишет в своем исследовании «Великая оболганная война» И. Пыхалов, приводя сначала историю в пересказе от Микояна:

«29 июня, судя по тетради записи посетителей, Сталин в своем кабинете приема не вел. Однако в этот день он «отметился» в другом месте. Как свидетельствует Г. К. Жуков:

«29 июня И. В. Сталин дважды приезжал в Наркомат обороны, в Ставку Главного командования, и оба раза крайне резко реагировал на сложившуюся обстановку на западном стратегическом направлении» (Жуков Г.К. Воспоминания и размышления… Т. 1. С. 287–288).

А вот что сказано в воспоминаниях Микояна:

«29 июня вечером у Сталина в Кремле собрались Молотов, Маленков, я и Берия. (Тетрадь записи посетителей сталинского кабинета это не подтверждает. — И.П.) Подробных данных о положении в Белоруссии тогда еще не поступило. Известно было только, что связи с войсками Белорусского фронта нет.

Сталин позвонил в Наркомат обороны Тимошенко. Но тот ничего путного о положении на Западном направлении сказать не смог.

Встревоженный таким ходом дела, Сталин предложил всем нам поехать в Наркомат обороны и на месте разобраться с обстановкой.

В Наркомате были Тимошенко, Жуков, Ватутин. Сталин держался спокойно, спрашивал, где командование Белорусским военным округом, какая имеется связь.

Жуков докладывал, что связь потеряна и за весь день восстановить ее не могли.

Потом Сталин другие вопросы задавал: почему допустили прорыв немцев, какие меры приняты к налаживанию связи и т. д.

Жуков ответил, какие меры приняты, сказал, что послали людей, но сколько времени потребуется для установления связи, никто не знает.

Около получаса поговорили, довольно спокойно. Потом Сталин взорвался: что за Генеральный штаб, что за начальник штаба, который так растерялся, не имеет связи с войсками, никого не представляет и никем не командует. Была полная беспомощность в штабе. Раз нет связи, штаб бессилен руководить.

Жуков, конечно, не меньше Сталина переживал состояние дел, и такой окрик Сталина был для него оскорбительным. И этот мужественный человек разрыдался как баба и выбежал в другую комнату. Молотов пошел за ним. Мы все были в удрученном состоянии. Минут через 5-10 Молотов привел внешне спокойного Жукова, но глаза у него еще были мокрые». (1941 год: В 2 кн. Книга 2, с. 497).

Писатель Иван Стаднюк со слов Молотова излагает этот эпизод следующим образом:

«Верно то, что вечером 29 июня Сталин потерял самообладание, узнав, что немцы второй день хозяйничают в Минске, а западнее столицы Белоруссии враг захлопнул капкан вокруг основной массы войск Западного фронта, что значило: путь гитлеровским армиям на Москву открыт.

Не дождавшись очередного доклада наркома обороны Тимошенко и начальника Генштаба Жукова об оперативной обстановке, Сталин с рядом членов Политбюро внезапно появился в Наркомате обороны.

Это был самый опасный момент во взаимоотношениях верховной государственной власти и высшего командования Вооруженных Сил СССР, была грань, за которой мог последовать взрыв с самыми тяжелыми последствиями. Подробно расспросив Молотова о том, как все происходило, я, работая над второй книгой «Войны», написал главу, стараясь не смягчать в ней остроты случившегося, но и не давать неприятных деталей: уж в очень грубых, взаимно оскорбительных и нервных тонах велся разговор, с матерщиной и угрозами…

Ссора закончилась тем, что Жуков и Тимошенко предложили Сталину и членам Политбюро покинуть кабинет и не мешать им изучать обстановку и принимать решения» (Стаднюк И.Ф. Исповедь сталиниста. М., 1993, с. 363–364).

Наконец, как утверждает Н. Зенькович, Иван Стаднюк рассказал ему со слов Молотова следующую версию данного события:

«Ссора вспыхнула тяжелейшая, с матерщиной и угрозами. Сталин материл Тимошенко, Жукова и Ватутина, обзывал их бездарями, ничтожествами, ротными писаришками, портяночниками. Нервное напряжение сказалось и на военных. Тимошенко с Жуковым тоже наговорили сгоряча немало оскорбительного в адрес вождя. Кончилось тем, что побелевший Жуков послал Сталина по матушке и потребовал немедленно покинуть кабинет и не мешать им изучать обстановку и принимать решения. Изумленный такой наглостью военных, Берия пытался вступиться за вождя, но Сталин, ни с кем не попрощавшись, направился к выходу. Затем он тут же поехал на дачу». (Зенькович Н.А. Тайны ушедшего века. Власть. Распри. Подоплека. М., 2004, с.131)[78].

При всех «неточностях» «Воспоминаний» маршала Победы (а это звание он все же заслужил вполне) его «мемуары» остаются историческим документом свидетеля Эпохи. По ним можно развенчивать дурацкие мифы и о Сталине. Ведь Георгий Константинович пишет, что «29 июня И.В. Сталин дважды приезжал в Наркомат обороны, в Ставку Главного Командования, и оба раза он крайне резко реагировал на сложившуюся обстановку на западном стратегическом(!) направлении». А «30 июня мне в Генштаб позвонил И.В. Сталин и приказал вызвать командующего Западным фронтом генерала армии Д. Г. Павлова. На следующий день генерал Д. Г. Павлов прибыл»[79].

Это как раз к вопросу о Сталине, «впавшем в прострацию» на пару дней, 29 и 30 июня. Человек, впавший в «прострацию», не посещает (обычно) Генштаб и Наркомат (видимо, сначала днем заехал, а потом вечером еще раз) и не устраивает там разнос генералам, обзывая их «ротными писаришками» и «портяночниками» за невозможность за весь день доложить обстановку на фронте. И не дает указания вызвать в Москву командующего Западным фронтом Павлова, допустившего сдачу Минска на седьмой день войны. Если уж человек «впал в прострацию», то он тупо сидит на «даче» и медитирует…

Кому верить в описании реакции Жукова — Микояну или Молотову — читатель, надеюсь, сам и решит. Но уж больно оскорбительно для Жукова Микоян высказался. Унизить, что ли, хотел?

А вот что Молотов, достаточно сдержанный во многих оценках, сказал уже о самом А.И. Микояне:

«— Говорят, идею развенчать Сталина подал Хрущеву Микоян.

— Я не исключаю этого, — согласился Молотов. — Хрущевцы могут этим гордиться. А коммунистам не подходит…