– Вот гады… – проворчал Сулев.

Валит зябко потер плечи – в порубе было холодно. И темно. Только одно-единственное окошко, не шире кошачьего лаза, бросало на земляной пол квадратный зайчик.

– Гадство… – повторил Сулев.

– Надо было потихоньку-полегоньку, – сказал Веремуд. – Узнать сперва, что за люди, а потом уж толковать…

– Когда? – буркнул Валит.

– Вот именно, – кивнул Сулев. – Времени-то у нас – хрен, да маленько!

Ошкуй пощупал потолок из бревен, пошатал.

– И не пытайся, – сказал Веремуд, приседая на корточки, – весь терем на горбу не подымешь!

Все замолчали, перебивая тишину редкими воздыханиями.

– Не поспеют наши… – проворчал Веремуд. – Пока свеев побьют, пока то, пока се…

– Они там, а мы здесь! – сказал Валит со злостью.

– А вот мне интересно, – молвил Веремуд, прислоняясь спиною к стене, – дошли наши до Рюрика или нет?

– Должны дойти! – тряхнул копной волос Ошкуй. – Иначе как? Иначе несправедливо получается!

Все засмеялись, а громче всех хохотал Валит. Солнечный луч, бивший в сырой пол, на секунду пресекся – изумленный страж заглянул в поруб.

– Сейчас не вырвешься, – проговорил Веремуд, осторожно надавив на дверь. – Утром, когда отворят, попробуем…

Все с ним согласились.

* * *

Луч, бивший в окошко, потускнел – солнце садилось. Именно в этот момент за дверью началась возня, заговорили грубые голоса, громыхнул засов. Валит изготовился дорого продать свою жизнь – уж одного-двух он прихватит с собой! Вместе они будут недолго – сковырнутся враги его со Звездного Моста, падут в Хель!

Дверь отворилась, и «Кожаный» сказал хмуро:

– Свободны!

Веремуд склонил голову.

– Это кто ж нам волю жалует? – спросил он.

– Мы жалуем! – оскалился «Кожаный». – Доволен?

– Вполне!

Чередой «охотнички» покинули застенок. Валит вышел последним и увидел под стенкой мокрогубого Смеда – шея у него была вывернута не поздорову…

* * *

Вадим ярл пил второй день подряд. Не напивался до поросячьего визгу – цедил понемногу, с утра до ночи, пьянея, но не теряя головы. А что было делать? Чем еще исцелить тоску? Вадим уже не чувствовал себя ангелом смерти, призвавшим войну на гардские земли. Он отчаялся. Венец конунга Вадим более не надевал – что срамиться? Люди упорно не признавали его прав на трон, смотрели на него с усмешечкой, презрительной такой, уничтожающей… Вадим тяжело поднялся из-за стола, покачнулся, но устоял. Прошмурыгал к окну, выходившему в крепостной двор. Там уже было много гридней и слободских, а толпа все прибывала.

«Вот они, – подумал Вадим, ощущая приятный туманец в мыслях, – мои подданные…»

Он закрыл глаза и прижался гудящей головой к раме. Видят боги, он все перепробовал, дабы выполнить приказ Эйрика и навести порядок. А толку? Народец здешний днем-то кланяется ему, улыбается льстиво, а только стемнеет, те же людишки берут ножи и выходят резать его гридь! Десяток уже похоронили… Гридни его непобедимы в бою, а когда тутошний мужик, лесовик да охотник, подкрадывается без шума и клиночек втыкает в шею, как быть? Как совладать с этим?..

Вот взяли они Дрэллеборг. Поставили своего. И что? Отдаешь приказ горожанам, а его никто не исполняет! Никто даже не почешется! Пробовал посадник силу применить, и что? Вчера мертвым нашли. Лежит в постельке, а перина красна от крови…

Вадим замычал и раскрыл глаза. Вовремя.

– Эй, ярл! – донеслось со двора. – Выходи! Покажись народу!

– Выходи, шкура продажная! – заревел огромный человек в кольчуге, но без шлема.

Тут же пара яиц разбилась о раму, забрызгав Вадима.

– Что?! – онемел он.

Увесистый камешек просвистел со двора, больно чиркнув по виску.

– Выходи, пес смердящий! – заорали за окном. – А то хуже будет!

Громко хлопнула дверь. Вадим вздрогнул, быстро трезвея, и обернулся. В покои вбежал Ардагаст.

– Конунг! – выдохнул он. – Бежать надо!

– Что-о?! – взревел Вадим.

Отшвырнув Ардагаста, он вынесся на крыльцо и крикнул:

– Братие, дружино! Гнать их отсюда!

В толпе случилась массовая перестановка, и ближе к крыльцу приступили гридни. Лица их были суровы. Вперед выступил Алк.

– Мы тебе не братие боле! – отрезал он. – Предателя над собой не хотим и терпеть не будем! Хватай его, ребята!

Гридни с ревом прихлынули на ступени. Не все, правда, были настроены воинственно, иные к стене жались, не зная, на что решиться.

– Уходим! – каркнул Ардагаст и ринулся на толпу, размахивая сразу двумя мечами.

– Княже! – завопил Прогост, появляясь за спиною Вадима. – Пробивайся! Я прикрою!

Вадим кинулся за Ардагастом, будучи как во сне. Втроем они ринулись к воротам, распихивая неуверенную гридь. Слишком сильно было в них чувство подчинения, чтобы мигом перестроиться. В воротах пришлось туго. Копейщики боязнью не страдали, но Ардагаст рубился бешено. Моргнешь, а у стража наискосок рваная красная полоса, и кровь брызжет тягучими струйками…

– К лодье! – крикнул Прогост. – К лодье!

Выбившись из крепости, троица кинулась к «Пардусу».

– Руби канат!

Прогост махнул мечом и прыгнул на борт. Ардагаст схватил весло и отталкивался от борта. А тут и Вадима покинуло оцепенение. Ярл подхватил другое весло и помог Ардагасту отваливать лодью от причала.

Дружина, высыпавшая на пристань, и слобожане кричали Вадиму вслед, осыпали бранью. Яркие желтки от раскоканных яиц поползли по мачте и бортам, застучали камни по палубе.

– На весла!

Вадим рулил, Ардагаст с Прогостом гребли, вдвоем толкая тяжелую лодью, уводя ее к Ильмень-озеру. Течение Олкоги здесь почти не ощущалось, потому им и удалась гребля на пару. Разошлись берега, открылся синий простор, и только теперь Вадим оглянулся. Острое сожаление пробрало его. «Господи, – подумал Вадим, – зачем я сотворил сие?» Но небо молчало.

Альдейгьюборг

Флот втягивался в Невское Устье. Олег не сходил с палубы, все выглядывал те места, где в далеком будущем император Петр приоткроет форточку в Европу. Оттуда потянет сквозняком, надует хищных немецких баронов, занесет треуголки, табак и кофе… А вот идеи парламента или отмены рабства не залетят – наверное, на «окне в Европу» сетка от комаров стояла.

Низкие, болотистые берега острова, который назовут Васильевским, Олега не впечатлили. Как-то не соединялись у него в одно чащобы и трясины с проспектами Санкт-Петербурга. Воспоминания и зримые пейзажи никак не совмещались в сознании. Дико было видеть и голые берега Невы. Топкие пустыри, ольшаники за орешником щетинятся… Бережистее леса совсем заболотели, зато в отдалении – бор с большой буквы. Ни пройти ни проехать. Сосны, ели… Березы и те – в обхват! Как отступил ледник от этих мест, так и рос лес, тыщи лет тянулся, матерел, корнями вязался. На каменистом пляжике большинский бурый медведь терзал рыбину – отъедался на зиму. Поднял чавкающую морду, оглядел медленно проходившие корабли, понюхал воздух – и вернулся к прерванной трапезе. Будет он еще отвлекаться…