Руководитель ССБ, следуя новой моде на научное обоснование любой мало-мальски важной бумажки, на первой же странице доклада привел выдержку из диссертации некоего доцента Комиссарчика, посвященной таинственному «глубокому техногену» и каким-то «неформальным империям». Из вводной фразы начальник питерского ГУВД с удивлением узнал, что сотрудники милиции, как и остальное население Земли, принадлежат к «классу млекопитающих, отряду приматов, подотряду обезьян, группе узконосых, надсемейству человекообразных приматов и семейству гоминид» и являются «слепой ветвью эволюции». Затем Комиссарчик сослался на кандидата исторических наук Столпера-Дворникова, открывшего новую общественную формацию под названием «местечковый феодализм», и быстро сделал вывод о том, что все милицейские начальники должны чувствовать себя новорусскими латифундистами.

Псевдонаучная цитата была заверена проректором санкт-петербургского университета мадам Ворожейкиной, по которой давно плакала камера следственного изолятора и которую спасали от близкого знакомства с тамошними лесбиянками лишь тесные связи с высокопоставленными ворюгами из Москвы. Людмила Ворожейкина держала нос по ветру, вовремя разгромила «окопавшихся» на историческом факультете «коммуно-фашистов» во главе с патриотично настроенным деканом, надела профессорскую мантию на посетившего альма-матер новоизбранного Президента, подписала десяток подметных писем «демократической общественности» с требованием закрыть все критикующие власть газеты и телепрограммы, превратила комплекс студенческих общежитий в высокодоходный публичный дом и не забывала засылать долю малую своим покровителям в Кремль. За эти «высоконравственные» поступки проректора СПбГУ всячески холили и лелеяли, награждали чуть ли не к каждому празднику и не позволяли немногим оставшимся в органах честным операм прижать корыстолюбивую ректоршу.

Колбаскин с трудом продрался сквозь нагромождение косноязычных фраз, коими Ворожейкина выразила свое отношение к диссертации Комиссарчика, и перешел к описательной части.

Дойдя до десятой страницы доклада, непривычный к чрезмерному умственному напряжению начальник ГУВД сильно утомился. Так что приход помощника позволил ему отложить пачку листов и приступить к более интересным занятиям – руководству личным составом и отдаче многочисленных, противоречащих здравому смыслу приказов.

– Уголовные дела привезли! – бодро отрапортовал вошедший.

– Ага! – обрадовался Колбаскин. – Быстро вы справились!

– Стараемся, товарищ генерал!

– Хорошо. Вызовите мне этого... – начальник ГУВД щелкнул пальцами. – Который к автобусу ходил... Будем разрабатывать план передачи дел.

– Есть, товарищ генерал!

* * *

На пересечении Невского проспекта и Садовой улицы к «кадиллаку» Тулипа пристроились «линкольн» наконец объявившегося Ортопеда и машины Глюка, Мизинчика и Горыныча.

– Останови здесь, – попросил Рыбаков, выслушав по коммутатору краткий рассказ Грызлова и поведав тому основные моменты исповеди Лизунца. – Я к Мишке пересяду...

Невозмутимый Александров притер джип к тротуару в трех метрах от высокого бородача в цигейковом полушубке, держащего в озябших руках самодельный плакат с надписью «Демократ Дедушкин – против!». Какие именно либеральные ценности отстаивал одинокий молчаливый демонстрант и кем был таинственный «демократ Дедушкин», не уточнялось.

– Нет, ты представляешь! – Ортопед бросился навстречу Денису и продемонстрировал ладони, поперек которых шли красные, натертые сотнями вы-давленных тюбиков вазелина полосы. – Пять тонн! И все – без толку!

– Мишель, – серьезно сказал Рыбаков и покосился на мужика с плакатом. – Если ты не бросишь это занятие, то можешь ослепнуть.

Ортопед мгновенно надулся.

«Что объединяет миллионы женщин во всем мире? – громко сказала настроеная на “Азию-минус” радиола в кабине припарковавшегося за “навигатором” нового английского джипа Горыныча. – То, что они круглые дуры!»

Демонстрант-индивидуалист прислонил свой плакат к стене и достал из кармана полушубка маленький китайский термос.

– Куда щас? – Из окна болотно-зеленого «форда эксплорера» высунулась довольная физиономия Клюгенштейна.

– Обратно к аэропорту, – Денис выбросил окурок. – Надо окрестности прошерстить. Чует мое сердце, этот Самойлов где-то там, рядом...

* * *

Через две сотни шагов по тоннелю, вдоль которого шли толстые освинцованые кабели на тысячи вольт, Нефтяник, Стоматолог и Эдиссон наткнулись на заржавленную стальную решетку.

– Чо такое, блин? – Стоматолог подергал прутья.

– Спокойно, – Эдиссон оттеснил друга и посветил фонариком по периметру преграды. – Так. Замок.

– Ну и чо? – не понял Стоматолог.

– Посмотри, как он висит, – Эдиссон прикоснулся стволом своего «Смит и Вессона Ml7»[121]к новенькому запорному устройству.

– С той стороны, – Нефтяник склонился над присевшим на корточки Эдиссоном и втянул ноздрями затхлый воздух подземелья. – Запах чувствуете?

Стоматолог и Эдиссон принюхались.

– Кто-то личинку отложил[122]? – неуверенно предположил Стоматолог.

– Угу. И совсем недавно, – Нефтяник направил луч фонаря сквозь решетку. – Не вляпаться бы...

– Толян, – попросил Эдиссон. – Сходи за пацаном... Пусть спускается и тащит горелку. Ломать, блин, стремно, лучше дужки подрежем.

– Хорошо, – Нефтяник сунул в карман Р-92[123], развернулся и потопал по тоннелю к вертикальному колодцу, возле которого остались Юра Петров, пяток братков во главе с Паниковским и комплект оборудования для газовой резки металла.

* * *

Денис уселся на крышу «мерседеса» Борцова, через люк свесил в салон ноги, принял из рук Игоря подключенную к прикуривателю видеокамеру и направил объектив в сторону взлетного поля.

– Что новенького? – поинтересовался стоявший на правой подножке джипа Ортопед.

Рыбаков поставил трансфокатор на максимальное приближение и приник к маленькому монитору. Увеличение в сто сорок раз позволяло разглядеть даже номер автобуса.