Музеями скульптуры являются и мосты через Сену. Так, на мосту Карусель стоят аллегорические фигуры, изображающие Промышленность и Изобилие у одного берега и Сену и Город Париж – у другого. На мосту Иены высятся каменные фигуры арабского, галльского, греческого и римского воинов. На мосту Гренель неподалеку от Дома радио можно увидеть уменьшенную бронзовую копию знаменитой нью-йоркской статуи Свободы работы французского скульптора Бартольди. Копия была подарена городу Парижу американцами и установлена на мосту к открытию Всемирной выставки 1889 года. Но конечно, истинным музеем скульптуры является самый русский из парижских мостов – мост Александра III, первый камень в основание которого заложил во время своего парижского визита в октябре 1896 года сын Александра III, император Николай II. Мост был открыт к началу Всемирной выставки 1900 года, но в смысле художественном никак не возвещал о начале новой эры, а, напротив, строго придерживался пышно-декоративного стиля времен Людовика XIV. Над символическими фигурами для этого великолепного моста трудились Фремье, Далу, Массуль, Маркест. Жорж Ресипон изваял нимф реки Невы и русские гербы. Некоторые из скульптур на мосту воистину очень хороши.

Мы не говорили еще о барельефах, аполлонах и кариатидах, которых в Париже многие сотни, совсем не говорили о современных скульптурах, об авангарде – о памятнике Рембо скульптора Жана Ипостеги, о котором я прослушал недавно часовую лекцию профессора Сорбонны, чтобы понять, отчего Рембо разрезан пополам и идет подметками вперед (так и не понял). О «Слухаче» Генри Мура – об этих словно бы ненароком оброненных близ бывшего «Чрева Парижа» и церкви Сент-Юсташ бедной голове и ладони. О Мемориале депортированным работы Дессерпри. О того же Мура «Силуэте отдыхающего» во дворе ЮНЕСКО. О статуе Жоржа Помпиду у Елисейских Полей. Об «Агрессорах» Пьерлуки и «Большом разговоре» Пенальбы. О «Ветре сражений» Феро, что у Порт-Майо, и об «Ураносе» Этьена Хажду. Я не успел о них рассказать за недостатком времени, но вам все это еще предстоит увидеть, может, впервые. Можно вам только позавидовать.

И напоследок – одно вполне личное и вполне интимное признание. Часто спрашивают о красоте парижанок. Тема обширная и непростая. Мне кажется, что самые красивые парижанки были отлиты в бронзе, высечены из мрамора, вылеплены из глины. Красавиц этих в городе множество, и вы сами их отыщете, каждый по своему вкусу. На всякий случай обратите внимание на барельефы Лионского вокзала, на даму с памятника Ватто в Люксембургском саду, на прелестных «Плакальщиц» с Монмартрского кладбища и с кладбища Пер-Лашез, на фонтан в парке Монсури и на «Купальщицу» в скверике Серман-де-Куфра, что в 14-м округе. Могут возразить, что они не живые. Но ведь и не мертвые. Зато вы всегда их застанете в Париже…

Прежде чем двинуться от площади Клиши, что на севере Парижа, по одной из веером расходящихся от нее улиц – по авеню де Клиши к черте города, по улице Клиши к югу или по вожделенному для провинциалов-туристов бульвару Клиши, а может быть, также по улице Дуэ, где стареющий Тургенев устроил у себя в кабинете трубку, чтобы с нижнего этажа до него доносился все еще звучный голос все еще любимой женщины, дающей уроки пения, – или, скажем, отправимся на юго-запад по бульвару Батиньоль, остановимся прежде на обширной площади и окинем взглядом ее веселую россыпь ресторанов, кинотеатр «Пате». Сразу вспоминается, что гордый фирменный петушок этой старой кинокомпании был спасен от голливудского носорога своевременным переездом в Париж мастеровитых и талантливых русских киношников-эмигрантов, уже тогда умевших делать все, что умел Голливуд, а заодно вывезших добрую дюжину нестандартных гениев кино (таких, как Волков, Кирсанов, Мозжухин), позднее заполонивших и Голливуд тоже. Взглянем на магазины, на бильярдный зал и на громоздкий памятник маршалу Монсе работы Дублемара. Маршал этот прославился тем, что в 1814-м он возглавлял отряд Национальной гвардии, которая оказала на этой площади сопротивление вошедшим в город казакам. Конечно, маршал и гвардия были биты, но хоть оказали сопротивление, и то славно…

С площади Клиши я предлагаю отправиться для начала к юго-западу по бульвару Батиньоль, составляющему южную границу не слишком знакомого туристам квартала Батиньоль, лежащего в XVII округе Парижа, севернее парка Монсо, между бульварами Мальзерб и Клиши. Это сравнительно тихий и, как выражаются местные авторы, мелкобуржуазный квартал, в некоторой степени сохранивший свой былой характер, непохожий ни на аристократические окрестности парка Монсо, ни на лежащий поблизости простонародный Эпинет.

В этих местах простирался некогда унылый, бесплодный пустырь, на котором доблестная французская армия предавалась своим мирным и постылым упражнениям. («Шагом марш! Бегом! В колонну по четыре… К но-оге!» и так далее – боюсь, что вам, как и мне, это все еще снится в дурном сне.) После поражения любителя этих игр Наполеона Бонапарта (то есть в эпоху Реставрации) здесь стали селиться отставные военные, пенсионеры, мелкие торговцы, мелкие служащие, русские и польские эмигранты, строили тут скромные двух– и трехэтажные дома. Шли годы, квартал оставался тихим, почти загородным, его не коснулись соблазны аристократического шика какого-нибудь бульвара Курсель или буржуазный шик ближней авеню Терн, хотя и просторечье Эпинета его не затронуло. Конечно, нельзя сказать, чтобы квартал вовсе не бывал подвержен быстротечной моде и инородным вторжениям, таким, скажем, как нашествие поэтов и художников, среди которых была одно время мода на Батиньоль. Поэты-парнасцы, к примеру, собирались тут некогда на бульваре в салоне маркизы Рикар, а художники-импрессионисты усердно посещали кафе «Гербуа», что неподалеку, и усердно писали здешние живописные лавчонки. Улицы Батиньоля запечатлел Гюстав Доре, их высмеивал Лабиш, здесь жили Золя, Гюго, Малларме, Верлен (в доме № 29 по улице Жан-Леклэр, а потом и в доме № 45 по улице Лемерсье). Верлен и обучался в здешнем лицее Шапталь. В стихах Верлена здешние места предстают тихим пригородом, куда поэт зовет читателя сбежать от «османовской» роскоши и уже набивших оскомину якобы «сельских» высот Монмартра. Вот тут, мол, другое дело:

И в конце лукавое обращение к собрату из зловонного центра Парижа:

Стефан Малларме у себя на бульваре Батиньоль (дом № 89) на протяжении многих лет собирал на свои знаменитые «вторники» учеников и друзей, создавших целую школу французской поэзии. В их стихах найдешь немало строк об этих местах, которые, впрочем, слышали не только напевную поэтическую декламацию, но и страстную политико-социальную риторику. На бульваре этом жила пылкая коммунарка Луиза Мишель, а в здешний зал собраний (дом № 8 по улице Левис) набивалось до пяти тысяч слушателей, когда выступали Барбес, Гамбетта, Ледрю-Роллен, Бланки, Гюго и прочие записные ораторы. Так что старая добрая улица Левис, где еще в XVII веке стоял особняк герцога Левиса, наслушалась немало пророчеств грядущей катастрофы, которая, впрочем, меньше затронула эту тихую улицу, чем ею же искалеченные Тверскую, Лиговку или Сенную. Нынче французские ораторы перекочевали в студии телевидения, да и то сказать, громоподобное ораторство сейчас выходит из моды (даже и недавний де Голль уже звучит хоть и славно, но старомодно).