Очевидно, она недооценила целительную силу секса.

Ева ощутила прилив сентиментальности и благодарности. Но когда она протянула руку, чтобы прикоснуться к Рорку, оказалось, что его нет в постели.

Она обиделась. Потом ей пришло в голову проверить время.

Девять часов тридцать шесть минут, — сообщил механический голос.

Ева подскочила в постели, словно подброшенная пружиной. Он затемнил окна!

— Отключить спальный режим на всех окнах. Черт! — Ей пришлось закрыть глаза руками, когда внезапный поток света ударил ее по глазам.

Чертыхаясь и щурясь, она поплелась в ванную. Через пять минут она протерла глаза от попавшей в них воды и опять закричала, увидев Рорка. Он стоял в белой спортивной рубашке и синих джинсах и держал в руке большую кружку.

— Держу пари, тебе это понравится.

Ева жадно уставилась на кофе.

— Ты не должен включать спальный режим, не предупредив меня.

— Но мы же спали.

— Мы никогда раньше не включали спальный режим.

— А мне показалось, что это прекрасный случай изменить наши привычки.

Она откинула назад мокрые волосы, прошла в сушильную кабину и мрачно уставилась на него, пока струи теплого воздуха обвевали ее тело.

— У меня есть дела, меня люди ждут.

— Я ни на что не намекаю, но, может быть, тебе стоит сначала одеться?

— А может, тебе тоже стоит одеться?

— А разве я не одет?

— Почему ты не надел один из своих шести миллионов костюмов?

— Не надо преувеличивать, дорогая. Я уверен, что у меня их всего пять миллионов триста тысяч. И я решил не надевать ни один из них, потому что это выглядело бы слишком официально. К нам ведь сегодня гости приезжают.

— Ты не сидишь за компьютером. — Ева вышла из кабины и схватила кофе. — Разве Фондовая биржа прекратила свое существование за эту ночь?

— Напротив, акции растут в цене. Могу себе позволить купить еще один костюм. Вот, держи. — Рорк передал ей халат. — Позавтракать можно и в этом. Я и сам не против второй чашечки кофе.

— Мне нужно позвонить Фини, майору, проверить, как там Авриль. Надо написать отчет, затребовать в лаборатории результаты по Сэмюэлс.

— Вся в делах.

«Она вернулась, — подумал он с облегчением. — Обессилевшая женщина вновь превратилась в копа».

— Что тебе сейчас действительно нужно, так это добрая порция овсянки.

— Ни один человек в здравом уме не станет есть овсянку.

— С витаминами.

Но Еве было не до шуток.

— Давай вернемся к началу. Ты не можешь включать спальный режим, не предупредив меня.

— Когда моя жена возвращается домой вся в слезах от усталости и расстройства, я должен позаботиться, чтобы она хоть немного отдохнула. — Рорк направился в кухоньку, но в дверях оглянулся на нее, и Ева увидела сталь в его синих глазах. Ту самую сталь, которая предупреждала: любые возражения приведут к ссоре. — И пусть считает, что ей крупно повезло, если я всего лишь затемнил комнату, чтобы обеспечить ей столь необходимый отдых. — Он вышел из кухни и поставил глубокую тарелку с овсянкой на стол в маленькой гостиной, примыкавшей к спальне. — А теперь советую тебе сесть и съесть это, если не хочешь, чтобы день начался с грандиозного скандала.

— Без тебя знаю, — проворчала она.

— А у тебя и без того напряженное расписание.

Разглядывая овсянку, Ева впервые в жизни близко подошла к тому, чтобы надуть губы.

— Противная. Вся в комках.

— Никаких комков в ней нет. Прекрасная овсянка. С яблоками и черникой.

— С черникой?

— Будь хорошей девочкой, сядь и съешь ее.

— Как только выкрою время в своем расписании, обязательно тебе врежу за это. — Но она села и опять поглядела на овсянку. По ее убеждению, овсянка — это когда кто-то, по скудоумию или со зла, заливает грязью прекрасные фрукты. — Формально считается, что я заступила на смену в восемь. Но по уставу между сменами должно проходить не меньше восьми часов, если только начальник не потребует иного. Был уже третий час ночи, когда я вышла из дома Айкона.

— Ты решила работать от и до?

— Пибоди и Макнаб подали заявление на отпуск с сегодняшнего дня. Я их отпустила.

— Значит, двое убыло из твоей команды. — Рорк сел. — Все по уставу, все совершенно законно. Ход дела замедлится. Прибавь к этому длинные выходные, и он замедлится еще больше. И что ты собираешься делать с лишним временем?

— Я уже начала. Нарушила Синий код. Встретилась с Надин и выдала ей все. — Ева погрузила ложку в кашу, зачерпнула и вылила обратно в тарелку. — Я нарушила прямой приказ первостепенной важности и, если придется, буду нагло все отрицать. Я тяну время, чтобы дать Авриль Айкон возможность сообразить, как отключить браслеты, забрать детей и испариться. И я могу лишь надеяться, что она скажет мне, где Дина или хотя бы где находится их операционный центр. Или центры, если он не один.

— Если ты и дальше будешь изводить себя по этому поводу, нам все-таки придется начать день со скандала.

— Я не имею права принимать решения, основанные на эмоциях, нарушать приказы, уклоняться от исполнения долга.

— Ты ошибаешься, Ева. Ты совершенно не права. Во-первых, твое решение основано не на эмоциях. Ну, по крайней мере, не только на них. Оно основано на инстинкте, опыте и присущем тебе чувстве справедливости.

— Копы не имеют права устанавливать правила.

— Чушь. Может, ты и не пишешь правила, но ты каждый день адаптируешь их к конкретной ситуации. Ты не можешь поступить иначе. Если дух закона не учитывает конкретных обстоятельств, не приспосабливается к ним, он умирает.

Ева повторяла себе то же самое не меньше десяти раз.

— Пибоди я не все рассказала, только кое-что. И я сказала, что еще лет пять назад я вряд ли смогла бы так поступить. А она говорит, что я поступила бы точно так же.

— Наша Пибоди умница. Помнишь тот день, когда мы встретились впервые?

Рорк сунул руку в карман и вынул серую пуговицу, оторвавшуюся от единственного костюма, который у нее был до того, как он ворвался в ее жизнь. Не сводя глаз с Евы, он потер пуговицу между пальцами.

— Тебе тогда пришлось бороться со строгостью процедуры. Но у тебя было четкое понимание справедливости, и с тех пор оно никуда не делось. Ты всегда будешь бороться с процедурой ради справедливости. В этом твоя суть. Это твой принцип. Никогда в жизни я не встречал человека, наделенного такой инстинктивной неприязнью к людям и в то же время таким безграничным состраданием к ним. Ешь свою кашу.

Ева проглотила одну ложку.