И дальше, выбирая переулочки поглуше, к Суворовскому бульвару, мимо Арбата, на Сивцев Вражек. На всем пути – ни души. Словно и вправду вымерла Москва. Только собаки яростно лаяли за глухими заборами купеческих особняков и обывательских домишек.

На Смоленской площади патруль они все же увидели. Только несерьезный какой-то патруль. Три красноармейца или милиционера с винтовками за плечами стояли, курили козьи ножки, переговаривались громко. Будто сами напрашивались, чтобы их кто-нибудь «снял». Или наоборот, сильно умные бойцы. Как бы заранее предупреждают – вот они мы, смотрите, обходите нас подальше, если вам погулять в комендантский час требуется, только и нас не троньте…

Потянуло сыростью от реки, переулки круто пошли вниз.

– Черт, где тот Шубинский искать, ни фонарей, ни табличек, – выругался Шульгин.

– Давай в любую дверь постучим да спросим… – предложил Новиков.

– Да, может, и придется. – Шульгин достал из-под манжета бумажку с планом. – Вот набережная, вот Плющиха, вон мост виднеется. Похоже, что следующий переулок наш. Теперь тихо… Пойду дом искать. Куда б тебе спрятаться? Собаки, сволочи, опять разгавкались. Давай вот под этим крылечком, а я вперед. Охрана при доме наверняка имеется, только какая? Я, наверное, круга два сделаю, с тыла зайду, через соседние заборы понаблюдаю. Если шума не будет – тут меня и жди. Не выйдет тихо – действуем по обстановке. Ну, давай…

Шульгин растворился в темноте (с точки зрения постороннего наблюдателя, а Новиков продолжал видеть его серовато-зеленый силуэт на фоне угольно-черных заборов и более светлых фасадов домов).

Слегка изогнутый переулок, образованный двумя десятками типичных старомосковских особнячков, заканчивался тупиком, другого выхода из него не было, разве что по крышам дровяных сараев и огородами. По описанию Вадима, искомый дом был четвертым по правой стороне. И действительно, только он увенчивался мезонином, что и отличало его от соседних, одноэтажных. Более ничего примечательного в этом доме не было – фасад, обшитый тесом внахлест, три окна первого этажа, парадная дверь и железный козырек над ней на узорных кованых подкосах, дощатый забор с калиткой. Ставни на окнах открыты, но за стеклами темнота. В полукруглом окне мезонина тоже не заметно даже отблеска огня. На московских окраинах всегда принято было ложиться рано, а уж в нынешние времена – тем более.

Прижимаясь спиной к стене дома напротив и сливаясь с ним своим матово-черным костюмом, Шульгин присел на корточки и несколько минут наблюдал за окнами, не мелькнет ли там чья-нибудь тень. Выглядывая из помещения на неосвещенную улицу, человек непроизвольно приближает лицо к стеклу, и тогда его можно заметить. К сожалению, разрешающая способность прибора не позволяла обнаружить людей, находящихся внутри дома.

Вадим не знал и не мог рассказать им, какова система охраны дома. Исходя из логики, вряд ли к ней привлечено много людей. Если там содержится всего один пленник, причем, в силу возраста и, так сказать, профессиональной подготовки, неспособный к дерзкому побегу, сторожат и обслуживают его максимум четыре человека, возможно – посменно. Нейтрализовать их труда не составит. Главное, обойтись без шума.

Сашка прошел до конца переулка, перемахнул через забор двора, в котором не было собаки, и убедился, что отсюда можно без труда выйти на Смоленскую набережную. Между покосившимся, давно пустым курятником и оградой соседнего участка утоптанная дорожка вела к «туалету типа сортир», окруженному зарослями бузины. В одном месте ветки кустов были обломаны, а две доски забора держались только на верхних гвоздях и легко отодвигались в стороны. Видимо, хозяева часто пользовались этим проходом. Еще Суворов отмечал характерную черту русской натуры: «Пусть по колено в грязи, но на аршин ближе».

Возможно, освобожденного узника удобнее будет вывести здесь.

В соседних дворах собаки расшумелись не на шутку, почуяв чужака. Во втором по счету дворе Шульгину пришлось даже запрыгнуть на крышу сарая и залечь там, пока разбуженный лаем хозяин стоял на крыльце, всматриваясь в темноту, а потом цукал на рвущегося с цепи пса и швырял в него комьями земли с грядки, требуя убраться в будку.

Здешнему псу отвечали соседние, и скоро возбуждение охватило несколько окружающих кварталов. Беды в этом не было, попробуй догадайся, что послужило первопричиной паники – вор, подгулявший прохожий или просто кошка.

Добравшись наконец до цели, Шульгин снова залег на крыше невысокого, едва двухметрового сарая, с которого двор и задний фасад объекта просматривались во всех деталях.

Тут тоже все было спокойно, а главное – отсутствовала собака. Это, между прочим, его удивило. Хороший, свирепый пес, а еще лучше – пара значительно бы облегчили работу охранников. Спускай их на ночь и спи на посту спокойно.

Объяснений могло быть два: база эта временная, и охранники люди случайные, собаку заводить им просто в голову не пришло. Или – хозяин просто не любит злых собак и не понимает их нужности. Для выросшего в многоквартирных доходных домах Агранова это неудивительно. В те времена моды держать собак в квартирах придерживались только барыньки преклонных лет, ограничиваясь, впрочем, болонками да левретками.

Шульгин заранее не планировал своих действий, полагаясь на интуицию и результаты рекогносцировки, и сейчас прикидывал, с чего начать. Прежде всего – где может содержаться пленник? Он сам разместил бы его в мезонине, вон там, где решетка на окне. Интересно ведь, в первом этаже решеток нет, а наверху есть. Жаль, что не видно отсюда, давно она там поставлена или только что?

Действовать можно по-разному. Например, спуститься во двор и просто постучать в дверь. Внаглую. Сторож спросит – кто? Ответить – из ЧК, или – от Агранова, еще лучше – от Якова Сауловича.

Дверь хоть чуть приоткроется, даже если она на цепочке, не страшно. Цепочку перебить, сторожа отключить и вперед!

Не пойдет. Сторож может откликаться только на пароль и, такового не услышав, поднимет тревогу или сразу начнет стрелять. В зависимости от инструкций. А нам этого не надо.

Второй вариант – проникнуть в одно из окон первого этажа. Тоже не очень сложно снять с петель раму или вынуть стекло, тихо или как получится, убрать всех обнаруженных в доме лиц, после чего уводить пленника.

Против – те же доводы плюс риск, что в ходе внезапной перестрелки может пострадать и «профессор».

Остается самое сложное, но и надежное – пробраться в дом сверху.

Беззвучно спрыгнув на мокрую траву, Шульгин стремительным и плавным броском пересек двор и замер у невысокой, в пять ступенек, лестницы черного хода, рядом с водосточной трубой. Это место не просматривалось ни из одного выходящего во двор окна. Прижал ухо к двери, прислушался. В доме царила полная тишина. И снова не видно даже отблеска света в оконных стеклах. Что-то в этом есть ненормальное. Неестественное даже. Трудно представить, будто охрана настолько беспечна, что ложится спать вместе со своим подопечным.

«А не слишком ли я усложняю? – постарался быть объективным Сашка. – Не Бутырскую же тюрьму собираюсь штурмовать. Иначе взглянуть – высокопоставленный чекист заинтересовался профессором с какими-то необыкновенными способностями. Извлек его из тюремной камеры, где тот сидел по причине дворянского происхождения и неподходящего образа мыслей. Создал ему условия для научных занятий, а себе – возможность непринужденного общения. Приставил к нему сторожа-камердинера, чтобы заботился о старике, кормил его и не позволял уйти, убежать, просто отправиться на несанкционированную прогулку. И не более. Мы же вообразили, что идем брать частную тюрьму с полным штатом надзирателей и продуманной системой обороны. Опять нарушили принцип Оккама…»