Башня, противно скрипя, повернулась так, что ствол орудия оказался направлен почти на нас. Крышка верхнего люка откинулась. Оттуда высунулся человек в огромном танковом шлеме, защитных очках-лисичках и коричневой кожаной куртке. Грозный танкист стянул с головы шлем, сдвинул на лоб очки и превратился в симпатичную блондинку лет двадцати двух.

– Не бойтесь, пушка не стреляет, – сказала она. – Снарядов этого калибра уже нет, а если бы и были, она все равно не стреляет. Затвор заклинило намертво, ствол внутри – такая ржавчина, что больно смотреть. Короче, не боевая мощь, а только видимость. Как и сам наш министр обороны. Вроде и не воевал нигде, и бизнесом никаким не занимался, но деловар хоть куда: записал на жену отель на Багамах, на тещу – оливковую рощу в Греции, а на племянника – трехэтажный особняк в Париже с видом на Булонский лес. Всего у него в собственности…

Кеша тактично кашлянул, прерывая девушку.

– Знакомьтесь, – сказал он нам. – Это Леля Горностай – юрист и экономист. Незаменимый человек в команде Наждачного. Мой консультант по алгебре и геометрии. Валькову нашему всегда некогда, а она, хоть и не кандидат наук, мне любую задачу или теорему из учебника может объяснить быстрее и понятнее, чем школьная математичка.

– А еще я механик-водитель этого зверя, – гордо добавила Леля Горностай, похлопав по броне.

Я тоже хотел представиться, но тезка меня опередил. Он проговорил кратко и увесисто:

– Это Ломов и Фишер. Они со мной. К Андрею Антоновичу. За справедливостью.

– А-а, ходоки… – понимающе кивнула юрист-танкист. – Тогда забирайтесь внутрь и поехали. Или кто-нибудь хочет ехать снаружи, на броне? Сзади есть скобы для пехоты, они прочные. Можно держаться, не упадете. Но предупреждаю: там трясет сильнее, чем внутри. И пыльно.

– Если никто не против, снаружи еду я, – поспешно сказал Вилли Максович. Ему, как видно, не хотелось опять протискиваться в узкий люк и сворачиваться канцелярской скрепкой. – Вспомню молодость. Я на броне в последний раз катался лет восемьдесят назад, под Наро-Фоминском. Полуторка наша сдохла, а паек для ста человек курсантов, как говорится, на себе не попрешь…

Едва мы тронулись, я позавидовал Фишеру: внутри танка было очень мало места. Крохотная лампочка помогала разве что не столкнуться друг с другом. Удивительно, но в этой тесноте и темноте тезка еще ухитрялся делать домашнее задание по математике, разложив на каком-то чурбаке учебник и тетрадь и подсвечивая фонариком. После каждой задачи он отдавал тетрадку механику-водителю Леле Горностай, а та, не замедляя скорости танка, успевала проверять решения: кивала, если правильное, и качала головой, если находила ошибку. Грохот от мотора при этом стоял такой, что даже выданный мне танковый шлем почти не защищал уши.

Первым пытки шумом не выдержал Корвус. Он так затрепыхался у себя в клетке, что я поскорее открыл люк и передал рюкзак Фишеру. Минут через десять и я, сняв шлем, последовал за рюкзаком и устроился на танковой броне рядом с Вилли Максовичем. Мы неторопливо тряслись по пыльной грунтовке. Фишер прижимал к колену остатки сборника кроссвордов, что-то записывая карандашом на полях, – наверное, очередной план. А я старательно глазел по сторонам, чтобы поменьше думать о Лине и про то, каково ей сейчас в плену у пионеров. Но пейзаж вокруг нас был однообразным, и отгонять мучительные мысли не удавалось. Выручил меня Кеша. Доделав математику, он тоже вылез на броню. Выражение моей физиономии тезке, должно быть, совсем не понравилось. Он решительно сказал:

– Давайте я вас буду отвлекать. Когда отец ушел, мама первые дни смотрела так же, как вы теперь, и я ее отвлекал задачками из нашего учебника. У вас в шестом классе они тоже были дебильные?

– Не помню уже, – признался я. – Кажется, у нас они были про яблоки, про бассейн и про железную дорогу… А почему ваши – дебильные?

– Ну ясно же почему, – рассудительно, как взрослый малышу, объяснил мне Кеша. – Их как будто придумывают совсем тупые челы. Вот последняя, к примеру, которую мы сейчас с Лелей решали. Для празднования Дня города мэрия закупает у фирмы «Платиновый Ара» три тысячи попугаев-носителей, из них розелл – триста штук по тысяче пятьсот за болванку, эклектусов – семьсот штук по тысяче триста и плоскохвостых – две тысячи штук по девятьсот. Требуется сосчитать, сколько денег в общей сложности получат фирмачи в результате этой сделки, если мэрии удалось договориться с «Платиновым Ара» о пятнадцатипроцентной скидке…

– И что здесь такого? – не понял я. – Вроде бы все верно. За эклектусов, конечно, мэрия тут слегка переплачивает, но остальные оптовые цены, мне кажется, похожи на настоящие…

– Я не про это, – с досадой отмахнулся мальчишка. – Как я могу подсчитать общую сумму, когда в условиях задачи нет многих цифр? Не сказано, сколько фирмачи забашляли мэрии, чтобы выиграть тендер, и сколько потом откатили той же мэрии, чтобы скидка не выросла вдвое? А какой процент они отстегнули погранцам и таможне? Тоже не говорится ни слова.

Вот уж не думал, что когда-нибудь стану заступаться за школьный учебник по математике!

– Зря ты, Кеша, придираешься, – примирительно сказал я. – Тебя просто учат арифметическим действиям, а сюжет здесь – не главное. Если хочешь, назови условие задачи словом «сказка».

– У Наждака для такого есть другое слово: коррупция, – непререкаемым тоном возразил мне тезка. – Разве не видите, что эта сделка просто распил бюджета? Вот объясните, зачем им на праздник столько новых носителей, если с прошлого Дня города в вольерах мэрии еще осталось полно бэушных, товарного вида, уже с готовой фонограммой? Я бы понял, если бы за год гимн Москвы поменялся, но он тот же самый! Говорю вам – здесь коррупция на сто процентов. И к тому же… – Не выпуская из рук скобы, Кеша привстал и завертел головой. – И к тому же…

– Что?

– И к тому же, я смотрю, мы почти прибыли. Сейчас проедем мимо холма, повернем направо, а там уже до нашего лагеря всего метров восемьсот. Я вас отвлек, хотя бы немного?

– Более чем, – искренне ответил я. – Спасибо, тезка. Мой сэнсэй Вилли Максович сказал бы, что ты вызвал огонь на себя. Сразу захотелось прочесть тебе нотацию или просто щелкнуть по носу за твой самонадеянный тон. Неужели ты и маму отвлекал такими же революционными речами?

– Нет, что вы! – рассмеялся Кеша. – Я ведь не чеканутый, чтобы маму зазря пугать. У нас в учебнике хватает глупых задачек безо всякой политики. Мама и так после каждого митинга места себе не находит, все время боится, что меня упекут в спецуху… Ага, поворачиваем, крепче держитесь. Вон там – живая изгородь и ворота. Символические, потому что всегда открыты.

Открытые ворота я уже увидел, однако надпись на брезентовом билборде, висевшем над распахнутыми створками, прочесть не мог, сколько ни прищуривался. Только когда мы приблизились еще метров на сто, я наконец разглядел слова – «НКО РЕКОНСТРУКТОР».

– Почему вдруг «Реконструктор»? – удивился я. – Что за название? Для конспирации?

– Для прикола, – весело ответил Кеша. – Ну нет, шучу, не только. Это вообще-то Марка идея, Валькова, который математик. Он замначштаба. Марк говорит, что власть плюет на свои же законы, а мы, оппозиция, обязаны их выполнять. И с бумажками должно быть чики-пуки, чтобы колибри клюва не подточил. Наждак с командой территорию арендуют официально, с весны до конца осени, каждый раз в новом районе, а значит, надо регистрировать юрлицо. В позапрошлый раз, когда меня еще с ними не было, они записались цветоводами-любителями, и даже вырастили к сентябрю супергладиолус. Правда, во время штурма полицаи его затоптали…