Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Написанный в 1919–1920 гг. утопический роман “Мы” в первую голову представляет собой протест против какой бы то ни было машинизации, механизации человека; американские критики в отзывах о романе “Мы” вспоминали о системе, применяемой на заводах Форда. В этом романе находили рефлексы эпохи военного коммунизма, но с современностью его связывать, конечно, нельзя».342
С действительностью роман никто и не связывал – критика видела в нём будущее, которое выстроит новый человек, воспитанный на идеях коммунизма.
15 сентября 1929 года состоялось экстренное собрание Всероссийского союза писателей. Было решено, во-первых, переименоваться в Союз советских писателей, во-вторых, избрать новое правление (Шмидт, Кин, Кириллов, Огнёв и Леонов). При этом союз покидают Пильняк, Ахматова и Пастернак. Об итогах собрания теперь уже Федин писал Замятину:
«1. Разрешение тобой английского перевода признано политической ошибкой;
2. Констатировано, что ты не признал своей ошибки в объяснениях;
3. Что ты не отказался от идей романа “Мы”, признанных нашей общественностью антисоветскими.
4. Пункт четвёртый касается запрещения публиковать за границей произведения, “отвергнутые советской общественностью”.
Общее собрание приняло резолюцию, осуждающую и тебя, и Пильняка».343
Мариенгофа попросту «пристёгивают» к уже сложившемуся «делу Пильняка и Замятина». Поводом служит выход «Циников» в берлинском издательстве «Петрополис». Обвинения те же: не разрешённый в СССР роман публикуется в белогвардейском издательстве; критика со стороны эмигрантских писателей самая благожелательная.
Последнее выглядит особо нелепо, если прочесть хотя бы пару рецензий писателей-эмигрантов.
«Возмущаться этим романом, – писал Юлий Айхенвальд, – значило бы доставить его советскому автору большое удовольствие: ведь он, очевидно, и хотел удивить, возмутить – epater le bourgeois или тех, кто ещё не отделался от буржуазных предрассудков стыда. В связи с этим и писать о “Циниках” трудно: ведь надо было бы и выписывать из них, а это стыдно и противно, это оскорбило бы всякую брезгливость. Именно поэтому, разумеется, читателей книга г. Мариенгофа себе найдёт».
Сработал выработанный ещё при имажинизме эпатаж, и критик попался на крючок. Статью нельзя назвать благожелательной. Вывод – не очевидный и явно не тот, к которому приводит читателя Мариенгоф, – по Айхенвальду звучит так: «В этом одном прав г. Мариенгоф: большевизм – это цинизм; большевизм – это школа цинизма»344. Мариенгоф писал далеко не об этом, но Айхенвальд интерпретирует многоуровневый текст в своих целях – для борьбы с большевизмом.
Почти одновременно в парижской газете «Последние новости» в декабре вышла статья Георгия Адамовича, где отмечалось, что «Циники» – «книга странная и местами отвратительная, но умная, резкая и отчётливая»345.
Осенью 1929 года (на удивление быстро!) в издательстве «Fischer» вышел немецкий перевод «Циников». А в России Ленотгиз вовсе отказывается печатать роман. Однако Мариенгоф не теряет надежды пристроить своё детище в советском издательстве. Он подключает Рюрика Ивнева и с его помощью пытается уладить дело в Москве:
«Рюрик, милый! У меня к тебе дело первостепенной важности: Видишь ли, Василий Евгеньевич затерял единственный экземпляр рукописи “Циники”. Посланный отпечатанный экземпляр из Германии сюда не пропустили. Немедленно позвони Малышеву (рано утром) 4-21-90 – у него есть несколько кусков из романа (с ними у меня составится полный экземпляр) и попроси Мишеля съездить к Малышеву получить эти отдельные главы. Сейчас же вышли мне (заказным). “ИП”346 хочет издавать, а рукописи нет!»
20 сентября 1929 года (год после выхода «Циников» и самый разгар травли Пильняка и Замятина) в погромную кампанию включают и Мариенгофа: «Антисоветские произведения Пильняка, Замятина и Мариенгофа не случайность они показывают, какие процессы происходят в среде попутничества», – пишет критик Иван Панов.347
Мариенгоф даёт объяснение. Даже не объяснение, а, скорее, как опытный адвокат, выстраивает защитную речь, и пишет в президиум ВСП (14 октября 1929 г.)348:
«Мой новый роман “Циники” вышел за границей. На русском языке в “Петрополисе”, на немецком – у Фишера. Кроме того, печатается на чешском языке и французском. В СССР роман света не увидел. Это обязывает меня дать следующие объяснения.
Осенью прошлого года я получил от “Петрополиса” предложение принять защиту моих авторских интересов за границей. Издательство предлагало за известный процент вести переговоры о переводах, договариваться с иностранными фирмами и пр. и пр. В этом письме указывалось на целый ряд советских авторов, с которыми издательство было связано деловыми отношениями такого же порядка. Одновременно издательство указывало, что защищать мои материальные интересы оно сможет только в том случае, если вещи будут выходить за границей (хотя бы самым ничтожным тиражом) раньше, чем в СССР. Основание: Бернская конвенция.
Само собой разумеется, я счёл нужным навести справки о “Петрополисе”. Я узнал, что “Петрополис” издаёт ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО советских писателей. И ещё, что издательство состоит в известных отношениях с советскими учреждениями по распространению в Европе и Америке книг, выходящих в СССР. Это дало мне основание предположить, что “Петрополис” работает не во вред Советской Республике.
Осенью того же года я закончил свой новый роман «Циники». Роман я предложил Ленотгизу. Завредчастью т. Медведев прочёл роман и принял к изданию. 17 сентября 1928 г. со мной был заключён договор. После этого я счёл возможным переслать роман в Берлин349. 24 сентября мною было получено соответствующее разрешение за №1048 в отделе “Контроля по вывозам за границу”. Рукопись я отправил точно в таком виде, в каком она была зачитана и принята т. Медведевым.
