Джонни завел непослушные пряди ей за уши, и теперь в зеркале стали отчетливо видны черты ее лица, а также его размеренные движения. Живой столб то исчезал в ее устах, то появлялся снова.

Скосив глаза, она увидела собственные губы, с готовностью принимающие любовный инструмент ошеломляющих размеров, и от этого зрелища жаркий уголек, тлевший где-то глубоко внутри ее, распалился еще сильнее.

— Такое впечатление, будто кто-то подглядывает за нами, — поделился своим наблюдением Джонни. Продолжая поглаживать шелковистые щеки Элизабет, он не отрывал взгляда от ее рта. — А что, если бы сейчас кто-нибудь и в самом деле следил за тобой? — Он медленно, с наслаждением отстранился от нее. — Следил с нетерпением, ожидая своей очереди? Ведь ты так хорошо делаешь это… — Джонни осторожно провел пальцем по ее верхней губе, изогнувшейся полукругом. — Тебе захотелось бы отведать другого мужчины?

Элизабет покачала головой, и глаза ее округлились. Ей стало стыдно, потому что от предположения, произнесенного мужем вполголоса, ее изнутри словно ошпарило, а между ногами опять забился требовательный пульс.

— Ты точно знаешь? — продолжал шепотом допытываться он. От него не укрылось то, как ее лицо залила краска желания и нервно дрогнула щека. — Признайся, ведь тебе это могло бы понравиться…

Пытаясь добиться ответа, Джонни нетерпеливо потряс ее голову, но нежное трение при этом усилилось, едва не лишив его чувств. Пытаясь справиться с захлестнувшей его волной возбуждения, он закрыл глаза.

Пальцы Джонни конвульсивно вцепились ей в волосы. Несколько секунд он сидел, крепко зажмурившись. Когда же темные ресницы разомкнулись, взгляд его голубых глаз был необычно холоден. Ему внезапно подумалось, какая жажда, страсть, ненасытность гнездится в этой женщине. Циничный взгляд заправского повесы никогда не упускал даже малейшего признака подобных качеств. Он и теперь безошибочно подметил, сколь взволнованно Элизабет отреагировала на его слова.

— Только попробуй лечь с другим мужчиной, и я убью тебя, — злобно выдохнул Джонни, опять погружаясь в ее рот. — Нет, вернее, я убью его, — тут же поправился он, — а тебя до конца твоих дней продержу взаперти!

Он снова был в ней, его руки обхватили ее голову, а между черными бровями пролегла грозная морщина.

— Я не допущу, чтобы ты вела себя как какая-нибудь женщина из тех, которые постоянно вертятся на скачках, — мрачно пробурчал Джонни. Впрочем, за несколько месяцев, прошедших со дня его свадьбы, он уже изрядно подзабыл, каковы они — подобные женщины, хотя они по старой памяти и теперь роями вились вокруг него, наперебой предлагая себя.

Выражение глаз Элизабет мгновенно изменилось, она отдернула голову. Однако уже в следующее мгновение оскорбленная жена ринулась вперед и изо всех сил укусила супруга, нанесшего ей непозволительную обиду.

— Какие еще женщины? — зловеще спросила она, напрягшись, как пантера, готовая к прыжку. Ее глаза еще больше позеленели от гнева.

— Больно!.. — вскрикнул Джонни.

— Вот и хорошо. А ну-ка, говори, о каких женщинах ты ведешь речь? — допрашивала Элизабет неосторожного мужа, уперев руки в бока.

— Нет никаких женщин, — пошел он на попятную. — Просто с языка сорвалась глупость какая-то. Но если ты еще хоть раз укусишь меня…

— Что-то я не припомню, чтобы ты говорил мне, что собираешься наведаться на скачках к старым знакомым. Теперь-то я, кажется, понимаю, почему ты не взял меня с собой. — Да, теперь она видела его насквозь — с его наглостью, похотью, блудливостью и еще Бог знает чем! — Значит, ты там катался не только на лошадях?

— О Господи, Элизабет, я ездил на скачки. Понимаешь? Скачки, и больше ничего! Да и сама подумай, откуда, черт возьми, у меня возьмутся силы, если мне приходится ублажать тебя по десять раз на дню? — Джонни все еще злился на нее за этот укус. Его пенис, на раздувшейся верхушке которого отчетливо виднелись следы острых зубов, нервно пульсировал. А поскольку накануне он решительно отверг все соблазнительные предложения дам легкого поведения, повергнув в шок всех, кто знал его беспечный нрав до брака, обвинения жены звучали для него сейчас особенно обидно.

— Если заниматься любовью со мной тебе в тягость, то можешь считать себя освобожденным от этой непосильной обязанности, — выпалила она, сама не своя от бешенства.

— Когда мне станет это не под силу, то, можешь быть уверена, Элизабет, я перестану утруждать себя, и не спрашивая твоего разрешения.

— Естественно, ведь у тебя всегда будет выбор. Все эти женщины всегда будут с готовностью ждать тебя — на скачках, охоте или даже за одним столом со мной, черт бы их всех побрал! — взорвалась Элизабет, снедаемая дикой ревностью.

— Да, будут, — вызывающе ответил Джонни, потому что сам был взбешен. — Но это не имеет никакого значения, потому что мне нужна только ты. Твое нежное тело. Твое, и ничье больше! — Объявив это с видом мрачным и решительным, он совершенно не по-джентльменски положил растопыренную пятерню на ее роскошный обнаженный бюст. И тут же получил болезненный шлепок.

— Не смей прикасаться ко мне, после того как прошлялся целый день с этими низкими тварями!

Получивший неожиданный отпор, муж ошеломленно замер на месте.

— Что это значит — «не смей прикасаться»? — зарычал он вдруг низким басом.

— То, что слышал! — отрезала она грубо.

— И все это из-за какой-то идиотской ревности, для которой нет никаких оснований? — Внезапно его голос стал тихим и мягким.

Однако Элизабет была настроена по-прежнему воинственно.

— Твои объяснения не кажутся мне заслуживающими доверия.

— Но мне вовсе не нравится допрос, который ты здесь мне учинила. И помни, Элизабет, я прикоснусь к тебе, если пожелаю этого.

Она было двинулась прочь, но, к ее несчастью, Джонни был гораздо проворнее. В считанные мгновения строптивая жена оказалась поверженной на кушетку лицом вниз. Ее зад вызывающе задрался вверх, и супруг некоторое время изучающе разглядывал эту часть тела.

— Ну вот, — удовлетворенно пробурчал Джонни, чувствуя какую-то нездоровую, злую радость, — а теперь решим, как бы получше прикоснуться к тебе. — И направил свой возбужденный столб так, чтобы он только касался обнажившейся розовой кожи, но не входил внутрь. Небрежно покачиваясь, он лишь слегка терся о двойной холм, дразня ее плоть, будто обращался не с женщиной, а с кобылой, которую готовят к случке. Так продолжалось, пока она не начала извиваться от желания. И тогда он вошел в нее, но сделал это так, чтобы только еще больше раззадорить ее. Джонни действовал медленно. Войдя на небольшую глубину, он замер в ожидании, когда ее желание перерастет в отчаяние.

Элизабет пыталась не шевелиться, подавляя в себе волны изнуряющего жара. Ее плоть непроизвольно пульсировала, реагируя на сладостное вторжение. Она изо всех сил старалась оживить в себе гнев и презрение, которое только что испытывала к этому вероломному человеку, однако он вошел в нее еще на сантиметр, и ее тело само по себе двинулось ему навстречу, томимое жаждой новых наслаждений. А он все дразнил ее, продвигаясь вперед как можно медленнее, заставляя признать, что именно она жаждет телесной близости. Едва Элизабет учащала ритм, Джонни выходил из нее и входил снова, когда чувствовал, что она немного успокаивается под его властной рукой. Прошло немало времени, прежде чем он наконец глубоко погрузился в ее разгоряченную плоть. И вот теперь, когда она покорно лежала перед ним на узком ложе любви, забыв о своей обиде, о других чувствах, обо всем на свете, Джонни, крепко ухватившись за янтарный пояс, облегающий ее бедра, изо всех сил потянул жену на себя, проникнув в нее еще глубже.