3. В случае если ордену не хватит собственных кораблей, чтобы вывезти все эти предметы, турецкий флот предоставит столько кораблей, сколько потребуется.

4. Всем будет дано двенадцать дней, чтобы подготовиться к отъезду.

5. На это время турецкая армия отойдет от крепости на одну милю.

6. В этот период все крепости ордена за пределами Родоса должны сдаться.

7. Всем жителям Родоса, желающим покинуть остров, будет разрешено свободно сделать это в течение трех последующих лет.

8. Тех, кто решит остаться, на пять лет освободят от обязательного налога, которым облагают всех лиц нетурецкой национальности, живущих на территориях, подвластных туркам.

9. Всем христианам, оставшимся на острове, гарантируется полная свобода вероисповедания.

10. Вопреки традиции Османской империи детей христианских жителей Родоса освободят от принудительного набора в войска янычар.

Совет уже стал склоняться к решению о сдаче. Греческие жители приветствовали вторую часть соглашения с ликованием. Даже седеющие рыцари-ветераны считали, что обещания, данные в первой части списка, особенно первое и второе, позволяли им сдаться, не запятнав свою честь. Однако Великий магистр, казалось, был еще не готов принять решение. Примерно в то же время еще один венецианский корабль с Крита, груженный боеприпасами, тайно пробирался в гавань. Обсуждение затянулось, и период прекращения военных действий истек прежде, чем было принято решение. Поэтому двух турецких заложников выпустили обратно через ворота Коскину. В свою очередь, турецкая армия вернула двух испанских рыцарей.

Тем не менее турки ждали еще один день, прежде чем возобновить обстрел с таким ожесточением, как будто они полностью забыли о мирных переговорах. Однако число мужчин из местных жителей, которые отозвались на призыв помочь в сражении, стало заметно меньше, чем четыре дня назад.

Обстрел продолжался и семнадцатого декабря. В тот день с Крита пришел еще один небольшой корабль. На этот раз он доставил письмо от итальянской «нации» ордена. В нем говорилось, что два корабля из Неаполя, на которые возлагал свои последние надежды Великий магистр, еще не начали снаряжаться; было неизвестно, когда они отправятся в путь.

Восемнадцатого декабря яростная атака, первоначально направленная на наполовину разрушенную арагонскую стену, перешла в наступление по всем направлениям. Однако после неудавшихся мирных переговоров атаки приобрели совершенно другой характер. Теперь турки продолжали обстрел даже после того, как их собственные войска были отправлены на взятие стен. Они не переставали стрелять, даже если их солдаты получали удар со спины и разлетались в стороны.

В бой пошли янычары, поэтому Великий магистр приказал рыцарям отовсюду поспешить к арагонскому участку, где шло самое тяжелое сражение. Итальянцы отправили десять рыцарей, включая Антонио и Орсини. Великий магистр сам появился на стене, командуя резервом. Арагонский участок был единственным местом, где врагу удалось подобраться вплотную к защитникам крепости. Если бы враг нанес им поражение здесь, то существовала серьезная опасность захвата всего города.

Наступил полдень, но битва продолжалась. Ров был заполнен телами турецких солдат, на которые наступали янычары, пробираясь к остаткам разрушенных стен. Когда огнестрельное оружие, луки и арбалеты оказались неприменимы, в ход пошли мечи.

Наступал вечер. Стена получила прямой пушечный удар там, где разворачивалась рукопашная битва. В одно и то же место одновременно угодили два снаряда. Камни и мешки с песком тут же превратились в клубы пыли. Антонио подбросило в воздух. Когда пыль улеглась, несколько его товарищей и враги остались неподвижно лежать среди грязи и камней. Броня с правой руки юноши слетела. После такого мощного удара опустилась странная тишина.

Антонио встал, нетвердо держась на ногах, и вспомнил, что в правой руке у него был меч. Клинок приземлился в десяти футах от хозяина. Антонио направился за ним. Только добравшись до меча, он подумал об Орсини. Антонио вспомнил, что стоял рядом с ним, когда его друг ловко расправился с двумя янычарами. Юноша постепенно приходил в себя, и его голову стали наводнять ужасающие образы.

Он больше не мог думать, мог только карабкаться на стену, превратившуюся в гору развалин. Он нашел Орсини в десяти ярдах. Левая половина его тела была завалена камнями. Орсини слегка кивнул, когда Антонио позвал его, и юноша бросился к нему.

Антонио начал откапывать своего друга. В сторону один за другим летели камни.

Он старался двигаться как можно скорее, потому что Орсини быстро бледнел. Глаза его были закрыты. Груды камней раздробили нижнюю часть его тела до позвоночника, а погнутая стальная броня впилась в тело. Даже после того как Орсини был освобожден из-под руин, лужа крови все продолжала увеличиваться.

Антонио почувствовал себя абсолютно беспомощным. Ему оставалось только снять броню, сдавливавшую тело его друга. Когда это удалось сделать, Орсини еще дышал, но конец был близок. Антонио снял шлем Орсини и двумя руками осторожно держал его голову. Друг на миг открыл глаза и увидел, что на него смотрят. Левая половина его рта слегка скривилась в усмешке. Для тех, кто его знал, она была выражением его безграничной доброты; а незнакомые ошибочно принимали ее за насмешку. Именно с таким выражением на лице ушел из жизни римский рыцарь в возрасте двадцати пяти лет.

Временное затишье нарушили крики с обеих сторон. Антонио осторожно опустил голову друга на землю и замахнулся мечом на врага. Впервые за пять месяцев военных действий он почувствовал, как в нем закипает ярость — против турок и против самой судьбы.

Битва закончилась с заходом солнца. Турецкая армия отошла подобно отливу, оставив убитых на поле боя. Тела турецких солдат, остававшиеся на стенах, сбросили в ров. Защитники крепости унесли тела своих товарищей в город. Слуги омыли убитых рыцарей, одели их в доспехи и выложили в ряд в церкви Святого Иоанна. Этот ритуал оставался неизменным. После того как архиепископ проведет мессу, тела рыцарей будут преданы земле в крипте под церковным полом. На эту похоронную мессу пришли все иоанниты, которые смогли. Антонио был среди тех, кто стоял вокруг тел, лежавших на полу.

Он не слушал, как архиепископ читал молитвы. Он просто смотрел на мертвое тело Орсини, лежавшее в трех футах от него. Губы Орсини, которые всегда излучали слабое розовое сияние, теперь были бледны. Но Антонио почувствовал, как это розоватое сияние медленно возвращалось прямо на глазах.

Антонио вспомнил то время, когда он находился в госпитале. Однажды ночью во время прерывистого лихорадочного сна он почувствовал, как что-то слегка коснулось его шеи. Испугавшись, что это может прекратиться, если он проснется, Антонио позволил этому продолжаться. Он знал, кто это был. Или, скорее, он надеялся, что это был именно тот человек, и не хотел шевелиться.

Губы Орсини задержались на шее Антонио, затем спустились вниз к его груди, а затем все прекратилось. Антонио попытался заговорить. Но прежде чем слова вырвались наружу, их сдержал страстный поцелуй. С того дня привязанность между двумя молодыми людьми, одному из которых было двадцать, а другому — двадцать пять, становилась все глубже. Это был первый опыт Антонио этой прекрасной стороны жизни.