«ОТПУСТИ», — снова подумала Прю. Силы покидали ее так быстро, словно она шла по воде, борясь с бурным течением.

И вдруг плющ поддался. Девочка протянула руку и начала разводить побеги в стороны, открывая фигуру в капюшоне и маске.

— Шеймас! — крикнула она через плечо. Разбойник подбежал к ней. — Помогите мне тут расчистить.

Они принялись вдвоем стягивать с послушника удушающий саван. Плющ уступал их усилиям, видимо, подчиняясь требованию Прю. Вскоре халиф оказался почти полностью освобожден от побегов. Шеймас откинул его капюшон, а потом осторожно снял серебряную маску, явив миру лицо мирно спящего разбойника Уильяма.

— Вилли! — крикнул Шеймас дрожащим от волнения голосом. — Просыпайся, дружище!

Веки разбойника дрогнули, и он заворочался во сне. Потом длинные русые усы слегка дернулись, и он медленно очнулся. Придя в себя, разбойник уставился на Прю и Шеймаса безучастно, будто на совершенно незнакомых людей. Его глаза словно ничего не видели. Вдруг на лице Уильяма появилось выражение ужаса, и он начал изо всех сил биться в капкане плюща — его руки и ноги были еще связаны.

— Вилли! — снова проорал Шеймас. — Это я, Шеймас!

Но в глазах разбойника не блеснуло ни искры узнавания. И тут Прю услышала тиканье. Она протянула руку и прижала к груди Шеймаса.

— Погодите, — сказала девочка. — Тут еще кое-что надо сделать.

Шеймас, явно растерявшись от безучастности товарища по оружию, отступил на шаг назад, а Прю подняла ладонь к лицу Уильяма.

«ИДИ СЮДА», — подумала она. Очистила разум. Сосредоточилась на тиканье. И обратилась к тому, что жило в черепе Уильяма.

Разбойник словно подавился, и его налитые кровью глаза резко распахнулись. Он закашлялся и задергал связанными руками. Прю продолжала уговаривать странное существо, поселившееся в носу у разбойника, увещевала его, пытаясь выкорчевать. Оно затикало громче, раздосадованное тем, что его побеспокоили, а из носа разбойника, который к этому времени уже корчился от безрезультатных приступов тошноты, хлынули сопли.

— Все хорошо, приятель, — успокаивал его Шеймас, присев рядом. — Неприятно, знаю, но ты просто расслабься и отпусти эту штуку.

Кашель усилился, и Прю почувствовала, как паразит, упустив свою власть, подчинился ее команде. Ей снова показалось, будто из нее выжали всю энергию, и она откинулась на пятки, а разбойник Уильям в этот самый момент рухнул вперед, и его рвотные позывы возобновились с новой силой. Из правой ноздри показалась серовато-зеленая слизь. Шеймас, протянув руку, схватился за нее и с искаженным отвращением лицом вытянул комок и спутанную паутину корешков, сетчатых нитей, которые отходили от круглого тельца организма, из носа товарища.

Теперь, когда губка оказалась отделена от своего носителя, тиканье в мозгу Прю стало просто оглушительным; она чувствовала, что паразиту не терпится присосаться к кому-нибудь другому.

— Ее надо уничтожить, Шеймас, — выдавила она.

Держа плесень, словно ядовитую змею, Шеймас отступил на пару шагов от кашляющего на земле Уильяма и просто-напросто швырнул ее в плющ. Шум в голове Прю поутих, но теперь она вдруг заметила, что тот же самый звук идет отовсюду. Девочка окинула взглядом поляну: одинаковые бугорки под покровом плюща выдавали расположение остальных халифов — и остальных тикающих паразитов.

— Давайте разожжем костер, — сказала она. — Мне придется тут потрудиться.

Между тем Уильям поднялся с колен и ладонью вытер с лица остатки слизи, которая облегчила путь грибка из его ноздри, а потом принялся в ошеломлении озираться, пока его взгляд не упал на Шеймаса.

— Шеймас! — сказал он хрипло. — Что случилось? Где я?

— Ты в Южном лесу, брат, — ответил Шеймас. — Тебя сделали рабом. Но теперь это позади. Все позади, — с каждым словом голос разбойника все сильнее дрожал от волнения. Было видно: он все еще мучается виной оттого, что его товарищей постигла эта участь.

Так и текло их раннее утро на поляне под пеленой облаков, низко нависавших над лесом: в каждом бугорке плюща обнаружился человек или зверь, дремлющий в зеленом коконе, и всех их по очереди освободили и оживили. Тех, кто был заражен плесенью, халифов в серебряных масках, оставляли связанными по шею, пока до них не доходила Прю и не выманивала паутину грибка из их носа (силы ее раз за разом все больше иссякали). Из каждой зеленой сети появлялся новый разбойник, которого надо было разбудить. За каждым воссоединением следовал шквал вопросов, ликования и печальных, виноватых разъяснений от Шеймаса. Освободив с десяток спавших халифов — некоторые из которых были южнолесскими жителями, попавшими в сети возродившегося Синода по незнанию, — они добрались до послушника, под чьей серебристой маской скрывался спящий король разбойников Брендан.

Когда его растолкали, а грибок, который он выкашлял, перекочевал из головы разбойника в пылающий костер, разведенный посреди поляны, Брендан с трудом поднялся и, ничего не говоря, осмотрел толпу, сгрудившуюся вокруг него. Увидев своего правителя, Шеймас поспешил к нему и бросился королю разбойников в ноги.

— О король, — выдавил Шеймас сквозь бурю рыданий, — это все я виноват.

Тот стоял в центре толпы с крайне озадаченным видом. Прю раньше видела Брендана лишь в его родной диколесской стихии, где он всегда казался таким собранным и величественным. Татуировка, украшавшая его лоб, служила символом этой мощи. Но теперь он был совершенно сбит с толку и смотрел на разбойника, который упал перед ним ниц, растерянным взглядом.

— Поднимись, — сказал он наконец.

Шеймас сделал, как ему приказали, но головы не поднял.

— Что произошло? — спросил король разбойников, мимолетно поднимая руку к голове и массируя висок.

— Я был тут послом, — начал Шеймас.

Брендан кивнул ему, как бы говоря: «Эту часть я помню».

— Меня взяли в Синод, — продолжил Шеймас. — В мистики Сухого Древа. Начиная отсюда, я мало что припоминаю. Если честно, все как в тумане. Меня накормили какой-то… какой-то плесенью. Это гриб-паразит; он заставляет подчиняться Сухому Древу и его последователям.

Разбойничий король молчал; он опустил руку, не хмурясь и не сводя глаз с товарища.

Шеймас, запинаясь, продолжал рассказывать:

— Я пришел в лагерь. Под властью той… штуки. Скормил всем остальным ту же плесень, и вы все стали как я, — Шеймас начал плакать. Крупные слезы скатывались по его носу, исчезая в каштановой бороде. — Мы вернулись обратно… сюда. И нас сделали частью Синода, чтобы мы выполняли приказы Древа, — он несколько раз шмыгнул носом, пытаясь успокоиться, утерся ладонью и заключил: — Я подвел общину. Нарушил клятву. Я уйду от своих братьев и сестер. Если такова твоя воля, не быть мне больше разбойником.

Наступила тишина. Прежде чем ответить, Брендан молча поглядел на склоненную голову своего блудного брата.