«Велел же не жечь огня…» – со злостью государь сжал в руке посох свой.

Он отвёл взгляд от далёкого пламени, но душа его не могла отвернуться от полуночных кошмаров. Жар точно касался его лица, а в воздухе стоял неуёмный вой. Пламень снедал всё вокруг, и не было ничего, кроме вечно голодного огня и кромешной тьмы.

– Отчего Ты сделался жесток со мной? – прошептал царь. – Где милосердие Твое?

Государь всё не мог перевести дух. Всё тело его наполняла дрожь, а сердце преисполнялось ужасом. Точно и нынче царь стоял, окружённый огненным кольцом, и не было ему силы вздохнуть полной грудью.

– Отчего должен зреть я адское пламя? Отчего не сокроешь от мя страшную муку? – вопрошал Иоанн. – Я вижу это, жар обдаёт меня… На кой чёрт Ты, Отче, насылаешь мне эти видения? Не многого прошу же, Отче! Отчего нельзя уберечь мне от сего пламени братию? Смирился я с немощью своей, смирился! Отчего же мучишь Ты мя?!

Ночной кошмар обратился явью. Знал Иоанн, что никто из братии не мог ослушаться его приказа – из страха ли али из верности, но ни один опричник сей ночью не брал с собою даже маленького камня-огнива. Беспокойство не покидало царя, покуда ворота в Кремль не отворились. Среди первых пятерых всадников Иоанн не нашёл Фёдора, хотя, по обыкновению, тот мчался в тройке первых.

Волненье на миг стихло, когда юноша въехал во двор, но едва ли его вид принёс покой. Напротив, Басманов был сутул, судорожно вцепился в поводья и глядел исподлобья, будто бы через силу удерживался в седле. Иоанн сошёл с каменной лестницы, когда опричники спешились и принялись отдавать поклоны. Не успел Фёдор склониться в поклоне, как царь схватил его за ворот да поднял лицо на себя. Ноздри Иоанна резко раздувались, точно гневом окутан был разум.

– Откуда гарь? – тихо спросил царь.

Его голос едва был слышен, и всё равно превеликая сила отбивала каждое слово со страшной жёсткостью.

– Нет в том нашей вины, государь, – ответил Фёдор.

Иоанн пристально вгляделся в лицо юноши. Обычная его бледность сменилась серостью, что пуще иного видно было под глазами. Сам же взгляд точно наполнился кровью. Зрачки смотрели мутно, якобы Фёдор и вовсе незрячим был да глядел чуть поверх лика царского.

– Вот оно как! – оскалился царь, подавшись назад, глядя на Басманова точно с удивлением. – А чья ж тогда, Федя?

– Уж грех его сожжён с телом его, – молвил в ответ Фёдор, да в голосе юноши всё не унималась хрипота.

– Прочь с глаз моих, черти! – огрызнулся Иоанн, ударив посохом оземь.

* * *

В мрачном настроении разошлась братия. Едва ли перекинулись меж собой парой слов, да ведали, что с утра вновь мчаться с раннею зарёй по службе.

Фёдор дошёл до своих покоев. Немало воды выпил он, да всяко не унял той иссушающей обжигающей жажды, что засела в его горле. Он отворил окна настежь, но воздуха всё не хватало. Истощённый и измученный угаром, Басманов рухнул на кровать. Никакая боль не шла в сравнение с тем холодным жестоким взглядом, который увидел Фёдор, воротившись со службы. Он сторонил рассудок свой от скверных мыслей, но вновь и вновь видел пред собой во мраке ночи полубезумный и до бесчеловечного холодный взгляд царя, одновременно с тем преисполненный бесовского гнева.

Бессонница в ту ночь была невыносима. Басманов смог сомкнуть глаза уж ближе к заре, не ведая, какой приказ нынче отдан был самим царём всея Руси.

Глава 5

Домашняя церковь при Московском Кремле утопала в ночном мраке. Блёклый огонёк лампадки дрожал и трепетал от малейшего шевеления ветра. Тот слабый свет робко подступался к святому образу Богородицы. Её лик с болью и милосердием взирал на одинокую фигуру, что сей ночью возносила свои молитвы небу. Царь Иоанн Васильевич осенил себя крестным знамением и обернулся через плечо, заслышав робкие шаги за своей спиной. В нескольких метрах от него на коленях стоял крестьянин, выжидая, когда государь велит молвить.

– И что же? – тихо спросил Иоанн.

– Свет наш, государь великий, – крестьянин ударил челом о пол каменный, – всё почует, да глубок сон его, эдак не добудишься. Токмо повелите, добрый государь наш великий, добудимся!

Царь помотал головой, усталыми очами взирая на крошечный огонь, что теплился в лампадке.

* * *

Первое дыхание будто оцарапало сухое горло. Не открывши очей, юноша припал сухими устами к кувшину, что стоял на сундуке подле кровати. Первые глотки отдали целебной прохладой. Фёдор отстранился от кувшина, переводя дух. Он протёр глаза, точно в них оставался песок али пыль, хотя чётко помнил, как накануне омывал он лицо и руки и с особым тщанием вымывал жгущую сухость из очей, да всяко к утру вновь недуги подступили. Фёдор вновь припал губами к кувшину, старясь унять ту жажду, которая будто бы скреблась изнутри.

«Вот каково в аду-то…» – подумал юноша, вылив остатки студёной родниковой воды себе на лицо.

Та свежесть во мгновенье пробудила в нём и память. Басманов тотчас же подскочил с ложи своей да принялся одеваться спешно.

«Чёрт бы меня побрал проспать-то! И ведь ни один псоватый упырь не разбудил!» – бранился про себя Фёдор, силясь перебороть недуги от угара.

Подпоясывался Басманов уж на ходу, затворяя за собой дверь, придерживая шашку под мышкой, как взору его предстал холоп. Мужичок почивал под дверью, свернувшись прямо на голом полу. Фёдор уж пребывал в раздражении и резко свистнул, да так громко, что крестьянин подскочил на месте.

– Царь-батюшка велел службу нести, Фёдор Алексеич! – резко бросил холоп, тараща глаза спросонья.

– И ты, сукин сын, не мог разбудить меня с указом самого царя?! – Басманов уж было схватился в ярости за шашку, вознамерясь зарезать мужика, да тот вскрикнул в ужасе и закрылся руками.

– Помилуйте, Фёдор Алексеич, помилуйте! – Холоп рухнул на колени, задыхаясь со страху. – Запретил строго-настрого великий государь сон ваш тревожить!

На том убавился гнев опричника. Снял он руку с рукояти своего оружия.

– Об коей службе толкуешь? – спросил Фёдор.

На тех словах холоп боязливо поднялся с пола, не сводя глаз с Фёдора. Молодой опричник пристально следил за мужиком, пытаясь прознать намеренье его и, что боле важно, волю государеву. Холоп с осторожностью обошёл юношу, прижавшись спиной к стене. Затем зашагал вперёд по коридору. Фёдор пошёл следом.

«Неужто братия и впрямь без меня нынче служит? От Штаден, от Грязной! Да, чёрт возьми, батька-то хоть спохватился?»

Мысли тяжёлые кружили