– А других книг здесь вообще нет, – сообщила Джейд чуть дрожащим голосом. – Сама посмотри!

Я подошла и заглянула в ящик. Там лежала стопка DVD – «Вся королевская рать»[296], «Охотник на оленей»[297], «La historia official»[298], еще несколько фильмов – и ни одной книги.

– В самой глубине лежала, – прибавила Джейд. – Хорошо запрятана!

Я перелистала страницы. Резкий свет из окна рассек все в комнате на мелкие куски, так что все казалось бескостным, включая Джейд (ее тощая тень ползла по полу к двери). Может, из-за этого меня пробрала дрожь, когда я увидела в верхнем углу титульного листа полустертую карандашную надпись: «Ханна Шнайдер».

– Это ничего не значит, – сказала я и вдруг поняла, что стараюсь убедить прежде всего саму себя.

– Думаешь, она хочет нас убить? – шепотом спросила Джейд, широко раскрывая глаза.

– Да ну тебя!

– Нет, серьезно. За нашу буржуазную сущность.

Я нахмурилась:

– Что это за лексика у тебя?

– Ханны словечко. Замечала – она как выпьет, сразу все вокруг плохие, прямо свиньи?

– Да она просто прикалывается. У меня папа тоже иногда так шутит.

Джейд, стиснув зубы, словно кирпичики в глухой стене, схватила книгу и принялась яростно листать. Дойдя до середины, она ткнула мне под нос черно-белые фотографии.

– «Чарльз придумал для Сьюзен Аткинс прозвище Секси Сейди»[299], – медленно и раздельно прочитала Джейд. – Фу, она тут прямо психопатка какая-то. Гляди, какие глаза! Точно как у Ханны…

– Прекрати! – Я вырвала у нее книгу. – Что с тобой такое?

– Это с тобой что? – прищурилась Джейд.

Она умела так посмотреть, что начинало казаться, будто она – владелец плантации сахарного тростника году этак в 1780-м, а ты – заклейменный раб на аукционе в Антигуа, уже целый год не видел родных отца с матерью и вряд ли когда-нибудь увидишь.

– Ты, видно, по своему Купону соскучилась? Мечтаешь нарожать ему талончиков на школьные обеды?

Тут бы мы, наверное, поругались, и я убежала бы в слезах, а Джейд хохотала бы мне вслед и выкрикивала обидные слова, но внезапный ужас у нее на лице заставил меня обернуться к окну.

По дорожке, ведущей к Лумису, кто-то шел. Коренастая фигура в пышном платье цвета свежего синяка.

– Это Чарльз Мэнсон, – захныкала Джейд. – В женской одежде!

– Нет, – возразила я. – Это наш диктатор.

Мы со страхом смотрели, как Эва Брюстер приближается к входу в здание. Подергав ручку двери, она отошла на несколько шагов и стала вглядываться в окна, заслоняя глаза рукой.

– Твою ж мать, – прошептала Джейд.

Мы бросились в темный угол около книжного шкафа (как раз под Кэри и Грейс в «Caccia al ladro»[300], очень в тему).

– Синь! – крикнула Эва.

Когда Эвита ни с того ни с сего орет твое имя – запросто инфаркт может хватить. У меня сердце забилось, как осьминог на палубе рыболовного судна.

– Си-инь!

Эва Брюстер подошла ближе к окну. Она была не самая привлекательная женщина в мире: фигура как у пожарного гидранта, волосы по фактуре вроде пакли, да еще и покрашены в безобразный желто-оранжевый цвет, но глаза у нее были неожиданно красивые – я это заметила как-то в учительской. Словно освежающий чих среди скучной тишины остального лица – большие, широко посаженные, светло-голубого цвета, отдающего в фиолетовый. Сейчас она хмурилась, прижимаясь лбом к стеклу – как будто смотришь на улитку, ползующую по стенке аквариума. Я буквально оцепенела, даже дышать боялась. Джейд впилась в мою коленку ногтями – а между тем одутловатое лицо Эвы с болтающимися в ушах длинными нелепыми сережками не выглядело особо коварным или свирепым. Скорее она казалась разочарованной, как будто подошла посмотреть на редкую безногую ящерицу, сцинка из рода баркудий, который среди пресмыкающихся слывет затворником наподобие Сэлинджера[301]: восемьдесят семь лет никому не показывался на глаза и теперь прячется под замшелым камушком в террариуме, а вылезать ни в какую не желает, сколько ты его ни зови и ни стучи по стеклу.