Но сколько при этом прольется крови!

Дорога вилась среди холмов, и впереди уже показались городские стены, когда навстречу путникам появились несколько всадников. Они были вооружены, а под плащами виднелись котты королевских цветов.

– Сержанты прево, – шепнул Ламбер. – Даст Господь, не обратят на нас внимания! Надвинь поглубже капюшон!

Из-под копыт, когда лошади остановились, полетели комья грязи.

– Кто ты такой, монах, и ведомо ли тебе, что по статутам епископа парижского беглых иноков надлежит без жалости сечь плетьми? – вопрос, заданный нарочито грубо, упал подобно удару кнутом.

Робер вздрогнул, вся рыцарская кровь вскипела в нем. Он не привык, чтобы кто-то смел разговаривать с ним в таком тоне. Хотелось отбросить прочь маскировку и закричать: "Как смеете вы, собаки, спрашивать о чем-то меня, Робера де Сент-Сов?".

– Мы скромные клирики universitas magistrarium et scolarium[240], смиренно ответил Ламбер, дав спутнику время оправиться. – Я сопровождаю брата Робера, отпущенного аббатом Сен-Флорана в славный город Париж для изучения наук и искусств!

– Грамоту! – сказал тот же суровый голос. Робер боялся поднять лицо и выдать тем самым свой гнев, и поэтому не видел, кто говорит. Он вытащил из-под ризы пергамент и развернул его перед собой.

– Похоже, что вы не врете, – в голосе сержанта слышалось разочарование. Читать он явно не умел, но большую печать монастыря разглядел бы и слепой. – Но что-то твой друг не слишком разговорчив!

– Во имя Господа, он долго был оторван от мира, – сокрушенно вздохнул школяр. – Поэтому мне и поручено первое время опекать его!

Застучали копыта, всадники понеслись дальше.

– Благодарение Матери Божией! – сказал Робер, пряча грамоту. – Я едва сдержался!

– Вот видишь, пригодилась грамота! – ответил Ламбер. – Но если бы ее не было, пороть они не стали бы, но денег бы вытрясли изрядно!

В Париже Робер был один раз, еще ребенком, и почти ничего не запомнил из того посещения. Прошлой весной, когда он сопровождал брата Анри по Франции, путь рыцарей лежал через Вермандуа, Валуа и Шампань, и столица королевства осталась в стороне.

Сейчас рыцарю предстояло открыть для себя великий город заново.

Стены с той стороны, откуда путники подошли к Парижу, не было. Дорога петляла среди низеньких деревянных домиков, садов и огородов, чтобы уткнуться в заставу, расположенную прямо посреди квартала.

– А что, стены нет? – удивился Робер, когда они миновали нескольких хмурых воинов, которые проводили клириков скучающими взглядами. На их коттах красовался кораблик – с незапамятных времен герб Парижа.

– На правом берегу король Филипп построил ее еще пятнадцать лет назад[241]! – с такой гордостью, словно он сам копал ямы и таскал камни, сказал Ламбер. – Скоро, как говорят, выйдет повеление строить стену и здесь, на левом[242]!

Робер осматривался. Над скоплением домов поднимались кресты многочисленных церквей и аббатств, вдалеке высилась недостроенная громада исполинского собора, знаменитого по всему христианскому миру Нотр-Дам.

– Это улица Сен-Жан, – продолжал болтать Ламбер, обходя большую лужу, которая заняла почти все пространство дороги. – Вон там, направо, лежит квартал, который за звучащую в нем благородную речь все чаще называют Латинским! Там проживает множество магистров и школяров! Но я, как и положено благородному теологу, обитаю на острове, в Сите!

Улица была полна народу. Теснились богомольцы, монахи всех орденов, неторопливо двигались горожане. Спешили куда-то слуги. Через людскую толпу прокладывали себе путь телеги, с чмоканьем выдирая колеса из грязи. Вонь нечистот висела над городом густым облаком.

– Вон там аббатство Сент-Женевьев! – указав в сторону, где видны были несколько колоколен, проговорил школяр. – Много достойных мужей спасалось в его стенах! А вон церковь Сен-Жюльен!

– А где Тампль? – спросил Робер.

– На той стороне Сены, – ответил его проводник. – Но сегодня мы туда не успеем! Слишком поздно! Переночуешь у меня, расплатишься, а завтра я тебя провожу!

Действительно, уже темнело. Из облаков, покрывающих небо серым одеялом, сыпал мелкий снежок.

Улица Сен-Жан вскоре кончилась, уткнувшись в реку. Сена текла, поблескивая, меж берегов, и ее пересекал каменный мост. На другой стороне, слева виднелся исполинский силуэт королевского дворца, огни которого отражались в воде, которая казалась густой, как слизь. Справа от моста сквозь тьму проглядывала громада собора Богоматери.

– Сей мост знаменит тем, что на нем бывали дискуссии по диалектике, которых не постыдились бы отцы церкви! – важно сказал Ламбер. – Идем же, нам еще нужно перейти реку.

Они оставили Сену позади, и свернули от моста направо. Пошла мешанина переулков, кривых, словно ноги рыцаря, и грязных, точно одежда нищего, но зато сплошь вымощенных камнем. В кучах отбросов шуршали крысы, пахло прокисшим молоком и тухлятиной.

– Да, живем мы небогато, – заметив отвращение, мелькнувшее на лице рыцаря, сказал школяр. – Но зато весело! Кстати, мы почти пришли! Не окажешь ли ты мне сейчас благодарность, дабы я вступил под сень сего обиталища обогащенным?

То, что Ламбер назвал "обиталищем" было неопрятным одноэтажным домом, окна которого походили на бельма, а из перекошенной трубы шел жиденький дымок. В окнах виднелся тусклый свет.

Робер вздохнул. Из его кошеля в грязные руки школяра перекочевал десяток полновесных монет.

– Надеюсь, что этого будет достаточно, добрый клирик, – сказал нормандец.

– Вполне! – отозвался Ламбер. – Да благословит тебя Господь, рыцарь! Ты оказался честен, как никто из вашего сословия, с кем мне приходилось иметь дело!

И, спрятав деньги, он заколотил в дверь.

– Кого там несет? – ответил изнутри голос такой хриплый, что можно было подумать, что он принадлежит старику.

– Это же я, Клод! – воскликнул пылко Ламбер.

– Крест Господень, Фламандец! – открывший дверь юноша был так тощ, что одежда висела на нем, точно на палке. Узкое лицо покрывали неприятные бурые пятна. – Ты вернулся!

– Et redempti a Domino convertentur et venient in Sion cum laude (Исаия, 35:10, "И возвратятся избавленные Господом, придут на Сион с радостным восклицанием")! – возгласил спутник Робера. – И вернулся я не пустым! Кто из новичков сегодня с нами? Пусть обувает общинные башмаки и бежит к Кривому Гио за вином!

И фламандец зазвенел полученными только что деньгами.