Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На сей раз Эмслер взял документы и пролистал их. Свидетельства о смерти были в порядке, как и разрешение на вывоз тел из Америки и на ввоз в Колумбию. Он перешел к газетным вырезкам; дойдя до слов “обгоревшие трупы.., изуродованы до неузнаваемости”, он почувствовал приступ тошноты. Затем наступил черед фотографий. Он лишь взглянул на них и тотчас спрятал под другие бумаги. Он вспомнил, что вечером хотел отпроситься из-за плохого самочувствия домой. Какого черта он этого не сделал? Его мутило, а при мысли о том, что ему предстоит, становилось совсем худо.
Глядя на инспектора таможни, Мигель не подозревал, что тот терзается не меньше его, правда, по другой причине, Уолли Эмслер поверил в то, что ему рассказали. Документы были в порядке, все прочие материалы – убедительны, а горе, которое он наблюдал, могло быть только искренним. Будучи хорошим семьянином, Эмслер от души сочувствовал этим людям, и, будь его воля, он отправил бы их сейчас же. Но не положено. По инструкции гробы необходимо было вскрыть для досмотра, и это приводило его в отчаяние.
Дело в том, что Уолли не выносил вида мертвецов и сейчас замирал от ужаса при мысли о том, что ему предстоит увидеть изуродованные трупы, описание которых он сначала услышал от Паласиоса, а затем прочел в газетных вырезках.
Все началось с того, что восьмилетнего Уолли заставили поцеловать покойницу бабушку, лежавшую в гробу. При воспоминании о восковой, безжизненной плоти, которой он, крича и вырываясь, все же коснулся губами, он содрогался по сей день; с тех пор Уолли испытывал непреодолимое отвращение к мертвецам. Уже будучи взрослым, он узнал, что в психиатрии существует специальный термин для обозначения этого синдрома – некрофобия. Впрочем, Уолли было наплевать. Единственное, чего он хотел, так это держаться подальше от покойников.
За многие годы работы в таможне был только один случай, когда ему пришлось осматривать труп. Поздно ночью, когда Эмслер был один на дежурстве, из Европы привезли тело американца. В паспорте был указан вес покойного – сто пятьдесят фунтов, вес же, зарегистрированный при погрузке, составил триста фунтов. Даже если отбросить вес гроба и контейнера, разница все равно казалась подозрительной, и Эмслер, скрепя сердце, приказал открыть гроб. Последствия оказались чудовищными.
Покойник и при жизни был тучным – он изрядно располнел с момента выдачи паспорта. Но самое ужасное заключалось в том, что в результате плохого бальзамирования тело разнесло до невероятных размеров, и разлагавшийся труп источал невыносимый запах. Вдохнув эту отвратительную вонь, Эмслер отчаянным жестом велел закрыть гроб. Он выбежал вон, и его вывернуло наизнанку. Привкус рвоты и мерзкий трупный запах преследовали его несколько дней, впоследствии он так и не смог до конца избавиться от этого воспоминания, и сейчас оно всплыло вновь.
И все же всепобеждающее чувство долга было сильнее воспоминаний и страхов.
– Мне искренне жаль, – сказал он Мигелю, – но по правилам я обязан вскрыть гробы для досмотра.
Этого-то Мигель и боялся больше всего. Он предпринял последнюю попытку:
– Пожалуйста, инспектор. Умоляю вас! Столько мук, столько боли пережито. Мы же друзья Америки. Неужели нельзя сделать исключение во имя сострадания. – И он добавил по-испански, повернувшись к Сокорро:
– Этот человек хочет открыть гробы.
Она в ужасе закричала:
– Ой, нет! Матерь Божья, нет!
– Умоляем вас, сеньор, – вступил в разговор Рафаэль. – Во имя благоразумия, пожалуйста, нет.
– Пожалуйста, не делайте этого, сеньор! – прошептал мертвенно-бледный Баудельо.
Понимая лишь отдельные слова, Эмслер уловил суть сказанного.
– Пожалуйста, объясните своим друзьям, что не я писал правила. Иногда мне приходится следовать им без всякого удовольствия, но это моя служба, мой долг, – обратился он к Мигелю.
Мигеля уже не интересовали его слова. Ломать комедию больше было незачем. Он принял решение.
А идиот таможенник не унимался:
– Я предлагаю перенести гробы из самолета туда, где не будет посторонних глаз. Ваш пилот это сделает. Ему помогут люди из ангара номер один.
Мигель понимал, что этого допустить нельзя. Гробы должны остаться в самолете. Значит, выход один – оружие. Не для того он преодолел столько препятствий, чтобы потерпеть крах на таможне из-за какого-то идиота, – он убьет его здесь в самолете или захватит в плен и расправится с ним потом, в Перу. Все решится в следующие несколько секунд. Пилотов тоже надо держать на прицеле, а то еще, чего доброго, испугаются последствий и откажутся лететь. Рука Мигеля скользнула под пиджак. Он нащупал девятимиллиметровый пистолет и спустил предохранитель. Затем взглянул на Рафаэля – гигант кивнул. Сокорро уже сунула руку в сумочку.
– Нет, – отрезал Мигель, – гробы останутся здесь. Он шагнул в сторону и загородил собой дверь. Его пальцы сжимали пистолет. Вот сейчас! Сейчас!
В это мгновение раздался незнакомый голос:
– Эхо один-семь-два. Говорит Сектор.
Все вздрогнули, кроме Уолли Эмслера, который привык к звукам рации, висевшей у него на поясе. Не заметив, что ситуация изменилась, он поднес рацию ко рту.
– Сектор, говорит Эхо один-семь-два.
– Эхо один-семь-два, – проскрежетал мужской голос, – Лима два-шесть-восемь просит вас прерваться и срочно позвонить по телефону четыре-шесть-семь – двадцать четыре – двадцать четыре. Связаться не по рации – повторяю: не по рации.
– Сектор. Десять-четыре. Говорит Эхо один-семь-два. Принял.
Подтверждая прием, Эмслер не сумел подавить радости в голосе. В последний момент он получил отмену “приговора” – четкий приказ, которому обязан повиноваться. Лима два-шесть-восемь был код начальника его сектора по Майами, на его языке слово “срочно” означало: “живо пошевеливайся!”. Эмслер сразу же сообразил, что это был номер телефона отдела погрузки в “Майами-Интернэшнл”.
Скорее всего от разведки были получены сведения о скором прибытии самолета с контрабандой на борту – большинство своих подвигов таможня совершала именно таким образом, – и требовалась помощь Эмслера. Очевидно, потому и следовало пользоваться телефоком вместо рации, чтобы информацию не могли засечь. Значит, надо как можно скорее добраться до телефона.
– Меня вызывают, сеньор Паласкос, – сказал он. – Поэтому я подпишу вашу декларацию, и можете лететь.
Подписывая бумагу, Эмслер не заметил внезапного облегчения, отразившегося на лицах не только пассажиров, но и пилотов. Андерхилл и Мигель переглянулись. Несколько минут тому назад летчик понял, что в ход будет пущено оружие, и сейчас размышлял, не стоит ли потребовать, чтобы пистолеты были сданы ему до взлета. Но выражение лица Мигеля и его ледяной взгляд заставили Андерхилла прикусить язык. Проблем и так хватало, к тому же они опаздывали. Они получат подписанную декларацию и отправятся в путь.
Минуту спустя, направляясь быстрым шагом к ангару номер один, где был телефон, Эмслер услышал, как захлопнулась дверь самолета и заработали двигатели. Он был рад, что этот пустяковый случай остался позади, и пытался представить себе, какой сюрприз ждет его в международном аэропорту Майами. Неужели ему наконец-то представится долгожданный случай раскрыть крупное преступление?..