— Ушли, увезли… — бормотал Ероха. — Господи, что же я Ржевскому скажу?..

— Погоди-ка, — обратился к нему Усов. — Ты для чего хотел лодку нанять? Не за шлюпкой ли гонишься?

— Не твое собачье дело.

— Ты отвечай прямо! Не то и саблю у тебя, дурака, отниму, и вдругорядь в луже изваляю! — прикрикнул Ефимка. — Думаешь, не отниму? Да у нас в Туле этих сабель — что грязи, все парнишки махать умеют, сколько раз у пьяных отнимал…. На что тебе шлюпка?

— Пошел…

— Ну и хрен с тобой! — Ефимка побежал прочь.

Тут Ерохина планида, видать, зазевалась — в голове у подопечного наступило просветление, и он осознал ошибку.

— Стой, стой! — выкрикнул он. — А тебе шлюпка на что?

— Человека на ней злодеи увозят! — отвечал Усов, чуть замедлив бег. — А мне велено дознаться — куда! Ну тебя к бесу с твоими затеями, она уж далеко ушла…

— Да стой ты! Нерецкого?

— Нерецкого!

Тут оба драчуна встали в пень — Ероха не поднимаясь с колен, а Ефимка — чуть ли не на лету. Это состояние у них продлилось пару мгновений, после чего Ефимка запрыгал на одной ноге, стараясь сбить скорость и развернуться, Ероха же пополз к нему на коленках, как безногий солдат на паперти, спеша к богатому благодетелю.

— Нужно брать лодку, — сказал, подбежав, Усов.

— Стой тут, заговаривай ему зубы…

Больше никакой дипломатии не потребовалось.

— Дед, эй, дед! — заголосил Ефимка. — Да повернись ты хоть ко мне, потолкуем! Ты чего полтину брать не желаешь? Ну, а шестьдесят копеек возьмешь? Дед, коли не веришь, к ступенькам подгреби, я деньги покажу! Уж больно лодка с веслами нужна! Грешно тебе, дед, отказывать — тут такое дело! Слушай, дед, а за рубль свезешь?

— Рубль? — тут рыбак соблаговолил посмотреть на безумца, сулящего такие деньги за грошовую услугу. — Мало! — заявил он, поняв, что может поймать за хвост неслыханную удачу, главное — как следует поторговаться.

— Рубль с гривенником? Мало?.. Неужто полтора рубля возьмешь?

— Мало!

Ефимка готов был повышать плату хоть до тысячи, но не пришлось. Дед вдруг отчаянно заколотил веслами по воде и стал ругаться столь отчаянно, что в Туле и слов-то таких не слыхали. При этом лодчонка выделывала странные маневры. Ефимка сбежал к самой воде и, когда лодка ткнулась носом в ступеньки, выдернул оттуда горе-рыбака вместе с удочкой, как морковку из грядки.

— Дурак ты, дед. На полтину соглашаться надо было, — сказал он, усаживая возмущенного старика на ступеньки. А затем прыгнул в лодку.

— Ты что, сдурел? — возмутился Ероха. Его лицо торчало из воды возле кормы.

— Нет! Вылезай, хватай свое лопотье — и сюда. А я подержу лодку саженях в двух от берега, чтобы этот жадюга не дотянулся.

Дед понял, что стал жертвой лихих налетчиков и, как положено в таких оказиях, завопил «караул!». Как на грех, десятские, обходившие свои кварталы, оказались поблизости.

Ероха на берегу, сгребши свою амуницию в охапку, чудом увернулся от протянутых рук. В лодку он прыгал через ограждение, кинув туда сперва вещи, и чуть не опрокинул суденышко. Тут выяснилось, что грести как следует Ефимка не умеет, и полуголый Ероха, в одних мокрых портах, сам сел на весла. Сабля и кинжал остались в подзаборных кустах.

— Мы их все равно не нагоним, — сказал Ефимка. — Ты высади меня, я берегом побегу.

— Да как же! Не слышишь, что ли?

Десятские преследовали лодку, приказывая остановиться. Да кто их слушать станет…

— Тем берегом, другим. Может, соображу, куда шлюпка подалась.

— Коли не свернула в Крюков канал, то у нас есть шанс оторваться от десятских. Они по воде, аки посуху, на новую Голландию не перебегут. Похоже, к Неве курс держат.

— Что держат?

— Потом растолкую.

Возможно, в это время шло в небесах словесное прение между двумя планидами — Ефимкиной и Ерохиной. Похоже, Ефимкиной удалось одержать верх. Увидев еще двух безумцев на берегу, коим не спалось в летнюю ночь под теплым боком жены, а непременно нужно было сидеть в неподвижности, таращась на поплавок, Усов спросил их о шестивесельной шлюпке. Шлюпку они заметили и указали ее путь.

Понемногу, от рыболова к рыболову, приятели выяснили, что шлюпка, уже не слишком поспешая, подалась к Неве, дальше — вдоль берега Васильевского острова, к Гавани, а у Гавани, пересекши реку, Ефимка с Ерохой увидели на причалах еще рыбаков, из которых один приметил шлюпку и сообщил, что на ней подняли парус.

— Не догоним, — затосковал Ефимка. — Ох, не догоним, упустили…

— Да ты и впрямь не здешний, — заметил Ероха. — Тут в любое время ходят ялы и баркасы к Кронштадту и обратно. И транспорты ходят, и баржи. Может, с кем сговоримся. Окликать надобно!

Они уже успели, понятно, представиться друг дружке, хоть и без поклонов. Ефимке ничего не сказало имя Ржевского, которым щегольнул Ероха, да и личность Нерецкого была ему любопытна лишь потому, что за Нерецким охотился Майков, а Майков вызвал сильные и очень нехорошие подозрения «крестненького», да и самого Ефимки. Ероха же удивился, узнав, что в эту историю впутался добрейший увалень Новиков, а что до Михайлова — сие было странно, но вполне соответствовало михайловскому нраву. Ероха знал, что в этом флотском офицере сидит тщательно скрываемая готовность преспокойно, без суеты, ввязаться в головоломное приключение, он ее нюхом чуял, поскольку и сам был таков.

Больше всего удивило Ероху участие в похищении Майкова. Он, зная Майкова как человека достойного, исполнительного, не склонного к баловству, полагал, что этот офицер должен исполнять свой долг на «Памяти Евстафия», а не носиться ночью по столице с сомнительными затеями.

Они преследовали шлюпку до утра, то теряя след, то находя его. Наконец часа два спустя после рассвета стало понятно — похитители пришвартовались к одной из деревянных пристаней Елагина острова, там и остались.

— Черт возьми, — подосадовал Ероха, — Елагин остров ведь — частное владение, оттуда могут и погнать в три шеи.

— Остров? — не поверил Ефимка.

— Он всегда кому-то принадлежал. До Елагина, кажись, хозяином был какой-то Мельгунов — остров так и прозывался его именем. А теперь там Елагин строит дворец и разбивает парки. Сказывали, все по-царски, и сама государыня любит к нему в гости ездить.

— То бишь Нерецкого привезли к Елагину?

— Похоже на то.

В сущности, все, что было задумано итальянцем Джакомо Кваренги, на острове уже стояло и радовало глаз. Дворец, глядевший на Каменный остров, возвышался среди цветников и каналов, и его за белизну сравнивали с лилией посреди пышного букета; кухонный и конюшенный корпуса в глубине, три новых павильона в парке, не считая старых, мостики, беседки, гроты были готовы встретить любое количество знатных гостей. Но господин Елагин не унимался — армия землекопов и садовников благоустраивала остров, наращивала саженной высоты земляные валы вдоль берегов, охранявшие от наводнений, вот и сейчас, спозаранку, туда везли на плоскодонках какие-то кусты, укутанные в мешковину. Там же, среди кустов, стояли две коровы.