Сегодня сорок дней с момента казни Аники Мозенз, я все время вспоминаю о ней. Ее образ преследует меня днем и ночью – коротко подстриженная зеленоглазая девушка с доверчивым, чистым взглядом, в нелепом тюремном халате. Я сопроводил ее в последний путь к виселице на бастионе Лысогорского форта. Меня прожигают ее слова, произнесенные в камере, но как я мог помочь ей?! Больше мне не удалось с ней переговорить. Перед тем как ей накинули мешок на голову, она печально посмотрела на меня, и в ее взгляде не было просьбы о помощи, она прощалась со мной. Я отвернулся, не в силах смотреть, как истекают последние минуты ее жизни. Взглянул, когда врач диагностировал ее смерть. На виселице качалось тело с мешком на голове, и только изящные босые ступни говорили о том, что это девушка. Но была ли это ОНА?

С тех пор меня терзает иллюзия ее присутствия, словно она незримо все время находится рядом со мной. Сегодня я отпросился у начальства, чтобы посетить церковь, поставить свечи за упокой ее души, заказать панихиду и исповедаться.

Киев, город тысячи церквей, подавляет их многообразием и великолепием – это и Святая София, и Михайловский Златоверхий, и многие другие духовные центры. Кликнув извозчика, я велел ему везти меня на окраину. Цель моего путешествия – Новый Афон, расположенный в Голосеевском лесу, между Китаевской и Голосеевской пустынями. Я много слышал об отце Алексии – чудотворце, лекаре и прозорливце. Знаменитый старец большую часть своей долгой жизни прожил в лаврских пещерах-кельях, а ныне перебрался в скит Нового Афона. К сожалению, съездил я впустую – престарелый святой отец занедужил и никого не принимал.

Я поехал в Китаевский монастырь, щедро одарил убогих возле входа, поставил свечу за упокой души несчастной Аники Мозенз, заказал поминовение, затем проследовал в недавно построенную церковь Святого Пантелеймона возле женского монастыря и там тоже заказал панихиду, исповедался у отца Кирилла, но легче на душе не стало. Когда возвращался в город, на Йосифатову долину опустились сумерки.

Поездка не принесла облегчения, и я прибегнул к проверенному средству: напиться до умопомрачения – и в бордель. Начал с увеселительных заведений парков «Аркадия», «Тиволи», к ночи успел прийти в подходящее состояние, затем отправился в заведение мадам Лятушинской. Дальнейшее я помню смутно, отдельными картинками, вспыхивающими в сознании.

То в подштанниках стою на коленях перед полураздетой барышней и прошу у нее прощения, то занимаюсь с ней любовью. Называю ее Аникой, хотя знаю, что у нее другое имя, но не хочу вспоминать настоящее. Барышня молча гладит меня по голове и плачет. По-настоящему, без притворства. Она просит взять ее на содержание, и я соглашаюсь – хоть сделаю доброе дело! Я щедро с ней расплачиваюсь, покидаю заведение, так и не переговорив с мадам.

Швейцар ловит мне лихача, и я спешу на Ярославов Вал, в дом, где собираются «спириты». Успеваю к началу сеанса. Сегодня здесь двенадцать мужчин и женщин, тринадцатый – медиум. Мы образуем цепь – беремся за руки с рядом сидящими господами и дамами. Гаснет свет. Темно, хоть глаза выколи!

Я сижу рядом с медиумом, держу его за левую руку, и моя нога покоится на его левой ноге. Внезапно на руке ощущаю дуновение холодного воздуха, вдруг в углу раздается пиликанье скрипки. Это удивительно! Ведь в комнате, кроме присутствующих за столом господ и дам, никого нет. Единственная дверь закрыта, и ключи находятся у тучного господина, сидящего напротив. Скрипка смолкает, и тут же начинает пиликать в другом углу. Я слышу, как в бокал, стоящий передо мной, льется жидкость. Истошно кричит женщина напротив. Вдруг посреди стола зажигается свеча, становится чуть светлее.

Хотя продолжаю держать медиума за руку, каким-то образом его сюртук оказывается на столе, а он остается в жилетке и рубашке. Мы обмениваемся недоуменными взглядами с соседями – без духов тут не обошлось! После всех этих чудасий медиум, лысый господин с хорошо поставленным голосом, внушает уважение и даже страх.

И это только начало! По очереди медиум вызывает духов умерших людей, присутствующим требуется только назвать имя и фамилию. Наступает мой черед, я называю – Аника Мозенз! Перед медиумом циферблат со стрелкой, которая указывает на буквы. Стрелка самопроизвольно медленно вращается, постепенно составляются слова: «Мне отказано в небе. Я жду тебя».

Эти фразы бьют меня тяжелым молотом. Хочу уйти, но по принятым здесь правилам этого делать нельзя, пока медиум не подаст знак. Вдруг господин, по желанию которого вызывали очередного духа, начинает истерично смеяться.

– Господа, это надувательство! – объясняет он сквозь слезы от смеха причину своего веселья. – Я назвал имя своего соседа, который живет и здравствует. Более того, у нас с ним напряженные отношения, а этот господин, – он указывает на медиума, – утверждает, что он дух, который очень скучает по мне, так как мы были хорошими друзьями! Но этого не было! Ха-ха!

Кто-то кричит:

– Здесь должны быть потайные дверцы, где прячутся помощники этого прохвоста!

Раздаются крики, кого-то бьют, истерично кричат дамы. Я выбираюсь из толпы и спешу к выходу.

Извозчик снова везет меня в публичный дом. В черном ночном небе висит луна рогами вниз, а в кармане приятно холодит руку рифленая рукоятка револьвера. Я достаю его. «Этой ночью, как и в предыдущие, она снова придет ко мне во сне! И так будет продолжаться вечно!»

Я заглядываю в черное отверстие ствола револьвера.

– Служебный револьвер коротко вздрогнет, послав пулю в сердце, и бравый офицер отправится к Аиду, – громко декламирую только что сочиненные строки.

Кучер оборачивается, вопросительно смотрит на меня.

– Барин, что изволите говорить?

– Меня зовут Андрей Андреевич Щеглов, и я жандарм! – кричу ему.

– Что с того, барин?

Не дождавшись ответа, он вновь поворачивается ко мне спиной. Я нажимаю на курок револьвера, выстрела не слышу, все перекрывает боль, раскаленным прутом пронзая сердце и лишая возможности вдохнуть воздух. Слышу, словно сквозь вату, злой крик кучера:

– Да что ж ты, барин, такое сотворил, не по-христиански это! Мать твою!..

А барин, захлебнувшись кровью, сползает с сиденья, уже ко всему безучастный. Кучеру ничего не остается, кроме как ехать в полицейский участок.

Звонок в дверь заставил Глеба подняться, хотя это далось ему нелегко, натянуть на себя махровый халат и идти встречать непрошеного гостя. Это оказался взъерошенный Роман, и, пожалуй, он был тем самым человеком, которого он хотел меньше всего видеть. Глеба все больше раздражал этот вихрастый паренек, внесший сумятицу в его совсем недавно наладившуюся жизнь. Но он был его пациентом, поэтому его так просто нельзя было послать к черту, дьяволу, захлопнуть у него перед носом дверь.

– Ты чего так поздно? – не стал скрывать своего недовольства Глеб, прикрывая ладонью искусственный зевок.

– Прошу прощения, я звонил вам на работу – вас там не было целый день. Еле узнал ваш домашний адрес.