Я делал прививку одной из свиней мистера Бертуисла и спросил между прочим:

– Да, а как Нелли?

– Пойдемте, поглядите сами, – ответил фермер. – Она на лугу по ту сторону дороги.

Мы пошли туда, где белая корова деловито щипала траву среди своих товарок. По-видимому, с тех пор как я ее видел, она занималась этим с большим усердием и успела вернуть себе былую упитанность.

– Ну-ка пройдись, красавица! – Фермер легонько ткнул ее большим пальцем.

Нелли сделала несколько шагов и, облюбовав особенно сочный участок, вновь принялась за траву. Она даже не прихрамывала.

– Очень хорошо, – сказал я. – И удой боль-шой?

– Да, опять дает по пять галлонов! – Он извлек из кармана сильно помятую жестянку с надписью «Табак», отвинтил крышку и вытащил старинные часы. – Десять часов, молодой человек. Лен уже вернулся домой выпить чая и перекусить. Можно предложить и вам чашечку?

Расправив плечи, я вошел следом за ним на кухню и тут же попал под обычный обстрел.

– В субботу такое было, со смеху помрешь. – Лен захохотал. – Судил Уолтер Гиммет и назначил в ворота «Кестрелс» два пеналя. Так ребята что сделали?..

– Уж как жалко старичка Брента! – Наклонив голову набок, миссис Бертуисл скорбно посмотрела на меня. – Мы его в субботу схоронили и…

– А знаете, мистер Хэрриот, – вмешался ее муж, – когда вы сказали, что Нелли будет опять давать по пять галлонов, я думал, вы мне голову морочите. Прямо не поверил…

– …окунули сукина сына в лошадиную колоду. Будет знать, как назначать «Кестрелс» пенали…

– …сегодня ему бы девяносто лет сравнялось, бедненькому. В деревне все его любили, и на панихиде было полно народу. Священник сказал…

– …что такое бывает. Я-то просто прикинул, может, она немного в тело войдет, чтобы можно было ее на мясо отправить. Вот уж спасибо…

В этот момент, судорожно стиснув чашку в пальцах, я случайно увидел свое отражение в надтреснутом зеркале над раковиной и ужаснулся. Мои глаза тупо смотрели куда-то в пространство, а лицо исказилось до неузнаваемости. Губы раздвинуты в идиотской улыбке (дань юмористической ситуации с Уолтером в конской колоде), в глазах печаль по случаю кончины мистера Брента и – готов поклясться – скромная гордость в связи с удачным исходом операции, которой подверглась Нелли. А поскольку я пытался одновременно смотреть в три разные стороны, то могу с полным правом утверждать, что я прилагал все усилия.

Но, как я уже говорил, мне все-таки было трудно разрываться на три части, а потому вскоре я под каким-то благовидным предлогом попрощался с моими гостеприимными хозяевами. Когда я выходил, мужчины еще расправлялись с горячими домашними булочками и яблочным пирогом, а разговор бушевал по-прежнему. Я закрыл за собой дверь, и меня охватило блаженное ощущение покоя. Наслаждаясь им, я сел в машину и выехал со двора на узкий проселок. Оно не оставило меня и когда ярдов через сто я остановил машину и опустил окно, чтобы еще раз взглянуть на свою пациентку.

Нелли наелась до отвала и, удобно улегшись, жевала жвачку. Для того, кто лечит скот, нет ничего успокоительнее этого медленного движения нижней челюсти из стороны в сторону. Оно знаменует здоровье и благополучие. Нелли поглядела на меня через каменную стенку. Кроткие глаза на белой морде удивительно гармонировали с разлитой вокруг мирной безмятежностью, а тишина казалась особенно сладкой после неумолчного гомона в кухне.

Нелли не умела говорить, но эти блаженно жующие челюсти сказали мне все, что я хотел знать.

Не знаю ничего умилительней собаки, когда она присаживается на задние лапы, а передними просительно машет. Эта была привязана к фонарному столбу напротив входа в лавку. Она не спускала глаз с дверей, точно безмолвно призывая хозяина, а иногда принималась умоляюще служить.

Дело происходило в Виндзоре. Дневные полеты были отменены, и мы все радовались приятной передышке – а больше всех, несомненно, ликовали истерзанные нервы наших инструкторов. Но пока я наблюдал за служащей собакой, все летные неприятности куда-то исчезли и я перенесся в Дарроуби – в тот базарный день, когда мы с Зигфридом отправились побродить по рыночной площади и на глаза нам попалась собачонка, крутившаяся возле ларьков.

Если выпадал спокойный час, мы нередко отправлялись туда, болтали с фермерами, толпившимися у дверей «Гуртовщиков», иногда получали деньги по давним счетам или набирали вызовов на ближайшую неделю – в любом случае совершали приятную прогулку на свежем воздухе.

Собачонку мы заметили потому, что около кондитерского ларька она встала на задние лапы и принялась служить.

– Поглядите-ка на этого песика, – сказал Зигфрид. – Интересно, откуда он тут взялся.

В этот момент хозяин ларька бросил собачонке половинку печенья. Она быстро сгрызла угощение, но, когда он вышел из-за прилавка и протянул руку, чтобы ее погладить, увернулась и убежала.

Правда, недалеко. Остановившись перед ларьком с яйцами, сыром, домашними лепешками и булочками, она снова села столбиком и заболтала передними лапами, выжидательно задрав голову.

Я подтолкнул Зигфрида.

– Глядите-ка! Она опять за свое!

Мой патрон кивнул.

– Забавная псина, правда? Какой она, по-вашему, породы?

– Помесь. Эдакая миниатюрная каштановая овчарка с оттенком еще кого-то. Возможно, терьера.

Вскоре песик уже впился зубами в булочку. Мы подошли к нему. Шагах в двух от него я присел на корточки и сказал ласково:

– Ну-ка, малыш, дай на тебя посмотреть.

Он повернул удивительно симпатичную мордочку и секунду-другую смотрел на меня карими дружелюбными глазами. Мохнатый хвост завилял, но стоило мне сделать движение вперед, как песик вскочил, затрусил прочь и скрылся среди рыночной толпы. Я сделал равнодушный вид, потому что отношение Зигфрида к мелким животным оставалось для меня загадкой. Его любовью были лошади, и частенько он словно посмеивался над тем, как я хлопочу вокруг собак и кошек.

В то время, собственно говоря, Зигфрид был принципиальным противником содержания животных в домашних условиях просто как друзей. Он произносил целые речи, утверждая, что это полнейшая глупость (хотя в его машине с ним повсюду разъезжали пять разношерстных собак). Ныне, тридцать пять лет спустя, он с такой же убежденностью отстаивает идею домашних любимцев, хотя в машине с ним ездит теперь только одна собака. Но в те дни предугадать, как он отнесется к бродячей собачонке, было трудно, а потому я не пошел за ней.

Вскоре меня окликнул молодой полицейский.

– Я все утро смотрел, как этот песик снует между ларьками, – сказал он. – Но меня он тоже к себе не подпустил.

– Вообще-то, это странно. Пес, по-видимому, ласковый, но явно пуглив. Интересно, чей он.