Она тяжело поднялась с места и достала знакомые пчелиные соты из комода. Разложила в нужном порядке, а Данила тем временем сходил на кухню и принес большую стеклянную банку, в которой плескалась смешанная кровь всех неинициированных медиумов. Пятьдесят с лишним человек, которых Кларисса собрала по всей стране.

Молодец, Рут. Знали бы они с ней еще, для чего это нужно.

Ведьма и ее подмастерье сделали своими ритуальными ножами по надрезу на запястьях и синхронно выставили руки, позволяя крови литься на разложенные под ними пчелиные соты.

Данила нащупал ее пальцы, сжал и отправил их обоих на Перекресток.

Комната расплылась, а пол под ногами обернулся золотой пылью. Над ними навис обелиск Стража, и тело сковала знакомая изморозь, словно напоминающая, что живым здесь не место.

Оба открыли глаза, вслушиваясь в царящие вокруг звуки. Гул, шелест, шепот. И наконец…

Жужжание. Господа приближались. В этот раз Данила увидел их в истинном обличье. Они перестали скрываться за странными оптическими иллюзиями.

В первый миг его глаза закрылись.

Слишком яркий свет.

Оказывается, во мраке миров бродят дети солнца…

Но вот напряжение сошло, и он поднял голову. А бабка даже не опускала веки. Она уставилась в золотой поток перед ними, жутковато улыбаясь и выжидая.

Господа были подобны своей Королеве. Армия сияющих неземных существ. Золото было их кожей. Золото струилось с кончиков их пальцев. Оно плавилось в их глазах. Данила сделал глубокий вдох, ему хотелось заплакать, ибо они – самое прекрасное, что когда-либо видели его глаза.

По строению Господа напоминали человека, но у них имелись тонкие, полупрозрачные крылья, а у ушей трепетали маленькие мембраны, издавая ровный треск. Их можно было назвать странным симбиозом человека и насекомого.

Господа. Нет, боги.

– Первая часть договора выполнена, – проскрежетала Кларисса. – Ваша Королева на свободе. Мы сделали даже больше. Принесли жертву за вашу нерадивую Фиделис.

Один из их ряда выступил вперед. Ростом он едва доставал Даниле до груди, но его облик был как филигранная работа ювелира, придавшего золоту ту форму, которой заслуживал роскошный металл. Кто их сотворил? Или они сами создали себя по собственному же замыслу?

– Мы знаем. Мы наблюдаем, – беззвучно ответил он.

Слова растекались по венам янтарными шариками…

Данила глядел в искрящиеся, нейтральные глаза существа и видел себя, каким он был: Хаблов, подловатый, упрямый, умный, шаткий. Но под взглядом Господина он словно становился целостнее, со всеми своими достоинствами и недостатками. Они благодарили его: по-своему, молча, одним взглядом.

– Деву избрала сама Королева. Мы старались помочь ей. Ибо она единственная из вашей троицы, кто был нам верен, – заметил Господин. – Но мы ценим, что вы способствовали свершению нашего дела.

– Платите, – выдохнула Кларисса с пьяноватой ухмылкой. – Как обещали.

– Дай нам руку, – все так же, без единого пролившегося звука, сказал Господин.

Она жадно выставила вперед свою дрожащую ладонь. С ее губ почти текла слюна.

Он вплел в ее руку тонкие пальцы, покрытые золотой чешуей, и между ними вспыхнула маленькая звезда. Страж, взирающий сверху на их контракт, издал странный трубный стон, как будто в нем завыл ветер.

– Когда твой Слуга откроет врата, мы даруем тебе молодость, – послышались внутри них слова существа. – В тебе наше благословение, Кларисса. Оно запустится в твой последний час. Мы отмеряем тебе в этом теле еще один человеческий цикл. Теперь уходи. Тебе нельзя умирать на Перекрестке, если хочешь вернуть себе жизнь.

Ее голова мелко затряслась, и она начала слегка кружиться на месте. Вокруг звенел ее тонкий, серебрящийся смех.

«У тебя самое примитивное, одноклеточное желание, – подумал Данила с тоской. – Ты готова целый мир в порошок стереть, лишь бы быть красавицей…»

Он даже не удивился, узнав, что загадала эта самовлюбленная кошелка.

Ведьма пропала. Теперь остались только Хаблов, Страж и они.

Банка с кровью стояла подле их ног. Господин присел на одно колено и приоткрыл рот. Мелькнуло несколько острых языков, наложенных друг на друга. Искристая, медовая слюна тягуче упала в банку, и кровь всколыхнулась.

Существо подняло на Данилу глаза и сказало:

– Принеси свою жертву. Твоя капля должна быть последней в ритуале. Оставь это здесь. Мы благодарим тебя за выполненную работу. Твои оковы будут сняты, как только ты выйдешь с Перекрестка.

– Аминь, – огрызнулся Данила.

– Ты сделал для нас больше, чем мы просили. Поэтому мы окажем тебе услугу. Следуй за Клариссой.

– Что? – не понял он.

– Следуй за ней, если хочешь жить, – повторил Господин. – Иначе тебе твоя свобода не пригодится. Когда придет час, ты все поймешь и вспомнишь наши слова. Ты снова сам себе хозяин. Прощай.

С этими словами Господа выбросили в стороны свои крылья и разлетелись в одно мгновение. Глаза едва уловили это движение, настолько оно было быстрым.

Вокруг еще какое-то время стоял золотой фейерверк…

Данила дрожащими руками выставил запястье и снова вскрыл слегка затянувшийся надрез. Капля за каплей потекла и часть его самого. Ему показалось, что содержимое банки совсем почернело. Зачем им вся эта кровь? Впрочем, богов не спрашивают. Богов просят, и они дают.

Он подержал руку еще пару секунд, затем сделал шаг назад, выпадая из реальности Перекрестка. Это всегда ощущалось как толчок вверх со дна моря.

И вот он снова в гостиной Клариссы, упирается ладонями в пол и дрожит всем телом. Он с трудом выпрямился, оглядываясь. Бабки рядом не было.

Данила нашел ее в спальне, на кровати. Свет фонаря из окна слабо высвечивал во мраке ее тело. Кларисса лежала как ссохшийся кузнечик: пяточка к пяточке, руки поджаты к груди, челюсть слегка упала вниз…

Внезапно на грудь бабки вскочил Пушистик и утробно завыл. Хаблов пощупал пульс на ее шее, чтобы удостовериться: остывает, мертвая. В его глазах мелькнула радость.

Ну а он? Он-то что? Господа сказали, что его цепи спадут, когда он вернется. Значит, свободен?

Данила вернулся в гостиную и покидал в спортивную сумку свои жалкие пожитки. Что бы там ни было, надо валить. Эти сборы напомнили ему другие, с которых все началось. Когда он уносил ноги из женского интерната, спасаясь от внимания Милы. Жизнь любит повторяться, никакой фантазии у нее. Только портрета Кафки не хватало, который укоризненно смотрел бы ему вслед.

Дверь за ним захлопнулась, и он надеялся, что оставил мерзкую квартиру навсегда.

Некоторое время в комнатах царила тишина. Тело Клариссы лежало на кровати без движений. Пушистик перестал выть и камнем прилип к ее груди, неотрывно глядя на ведьму.