Между тем чем более неотвратимой казалась перспектива ухода французов, тем интенсивнее становилась американская помощь. В 1953 году хлынул поток бомбардировщиков, транспортных самолетов, военных судов, танков, грузовиков, автоматического оружия, стрелкового оружия и боеприпасов, артиллерийских снарядов, радиостанций, оборудования для госпиталей и военно-инженерных частей, и наряду со всем этим продолжалось оказание финансовой поддержки. За предыдущие три года 350 кораблей (или более двух кораблей в неделю) доставили французам военные грузы. Однако, согласно оценке Национального разведывательного совета, сделанной в июне 1953 года, военные усилия французов в течение следующих двенадцати месяцев, «по всей вероятности, будут ослабевать», а если ситуация станет развиваться в том направлении, в котором она развивается сейчас, впоследствии это может привести к ее «стремительному ухудшению». То есть «апатия населения» будет продолжаться, и Вьетминь «сохранит за собой военную инициативу». Неважно, какая бы ни была принята рекомендация — отказаться от этого, в сущности, безнадежного плана или же продолжать его поддерживать и увеличить помощь, — мнение разведывательного совета должно было привести хотя бы к трезвой переоценке ситуации. Но этого не случилось из-за опасений относительно того, что сокращение помощи будет означать потерю Франции как страны, которая сотрудничает с Америкой в Европе.

«Французы нас шантажировали», — прямо высказался Ачесон. Оказание помощи в Индокитае было той ценой, которую назначила Франция за свое вступление в Европейское оборонительное сообщество (ЕОС). Американская политика в Европе была привязана к этой схеме интегрированной коалиции основных стран, коалиции, вызывавшей опасения у Франции, которая противилась вступлению в нее, поскольку среди ее членов была Германия, совсем недавно завоевавшая Францию. Если Соединенные Штаты хотели, чтобы Франция с ее двенадцатью дивизиями стала членом НАТО, они, в качестве оплаты, должны были сдерживать коммунистов, а значит, и поддерживать французскую колониальную империю в Азии. ЕОС обещало стать действенным инструментом, только если к нему присоединится Франция. Соединенные Штаты взяли на себя соответствующие обязательства и вынуждены были по ним платить.

Есть простое объяснение того, почему французы, имея превосходство в живой силе и получая от американцев материально-техническое снабжение, воевали так плохо. В колониальной армии, наряду с 80 тысячами французов, 48 тысячами выходцев из Северной Африки и 20 тысячами военнослужащих Иностранного легиона, находились более 200 тысяч жителей Индокитая, у которых не было никаких оснований сражаться за Францию. Американцы всегда разглагольствовали о свободе от коммунизма, тогда как свободой, которую хотело получить большинство вьетнамцев, была свобода от эксплуататоров, как французских, так и местных. Предположение, что все человечество разделяет представления демократического Запада о свободе, было американской иллюзией. «Свобода, которую мы лелеем и оберегаем в Европе, ничем не отличается от той свободы, которая подвергается опасности в Азии», — заявил президент Эйзенхауэр, вступая в должность. Он ошибался. Возможно, у человечества есть общие интересы, но потребности и устремления меняются в зависимости от обстоятельств.

Что касается отсутствия у присоединившихся стран воли сражаться, об этом было хорошо известно, и никто не питал никаких иллюзий. Вернувшись в 1954 году со службы в ГСОВП офицер высокого ранга, генерал-майор Томас Трапнелл докладывал о парадоксальной войне, в которой «у вьетнамцев как народа отсутствует воля к победе» и в которой «лидер мятежников более популярен, чем глава вьетнамского государства». Однако осознание данного печального факта не помешало этому офицеру рекомендовать более решительные методы ведения войны. Однажды на пресс-конференции Эйзенхауэру также пришлось признать «отсутствие энтузиазма, который нам хотелось бы видеть». В своих мемуарах, опубликованных в 1963 году (как раз перед тем, как его преемники втянули Америку в войну), он признал, что «большинство населения поддерживало противника», из-за чего французы не могли полагаться на свои части, сформированные из вьетнамцев. Американская помощь «не могла исправить этот недостаток».

К 1953 году общественное мнение во Франции устало от этой бесконечной войны за идеи, неприемлемые для многих французских граждан, которые относились к войне с отвращением. Все более убедительным становилось мнение, что Франция не может одновременно вести боевые действия в Индокитае и обеспечивать оборону Европы, при этом удовлетворяя потребности собственного населения. Хотя большинство расходов оплачивали Соединенные Штаты, французский народ, при содействии коммунистической пропаганды, чаще и чаще выступал с протестами и оказывал все более серьезное давление, требуя переговоров по урегулированию конфликта.

Теперь Даллес предпринимал отчаянные усилия, чтобы пугающая перспектива потери Индокитая и его перехода в коммунистический лагерь не стала реальностью. В самом начале 1954 года в Индокитай были направлены сорок бомбардировщиков В-26 с двумя сотнями техников ВВС США, переодетых в гражданское. Кроме того, Конгресс выделил 400 миллионов долларов в дополнение к тем 385 миллионам, которые уже были направлены на финансирование наступления, запланированного генералом Анри Наваррой и ставшего последней лихорадочной попыткой французских военных одержать верх. К моменту катастрофического разгрома французов, случившегося через несколько месяцев при Дьенбьенфу, американские вложения в Индокитай с 1946 года достигли 2 миллиардов долларов; кроме того, Соединенные Штаты оплачивали 80 % французских расходов на ведение войны, не считая оказания помощи присоединившимся странам, направленной на стабилизацию внутриполитической ситуации в этих странах и усиление их сопротивления Вьетминю. Однако, как бывает в большинстве подобных случаев, основная часть этой помощи перетекла в карманы чиновников. Как об этом и предупреждал в своей памятной записке Оули, Соединенные Штаты неотвратимо приближались к той черте, перейдя которую они должны были уже заменить, а не дополнять французов в том мероприятии, которое, нравится нам это или нет, оставалось колониальной войной.

Понимая, в чем ошибка, американские официальные лица в бесконечной переписке друг с другом и в назидательных советах французам продолжали настаивать, что предоставление независимости должно быть «ускорено» и что эта независимость должна быть подлинной. Вот здесь их недомыслие проявилось в полной мере. Как можно было убедить французов сражаться с большим энтузиазмом за то, чтобы удержать Вьетнам, и одновременно добиваться от них обещания предоставить Вьетнаму подлинную независимость? Почему вьетнамцы должны прикладывать усилия для того, чтобы остаться колониальным владением, если они не собирались им оставаться?

Это противоречие было вполне понятно французам, которые, независимо от того, были они за войну или против, хотели предоставить какую-то форму суверенитета, которая сохранила бы Индокитай внутри Французского союза, этого послевоенного заменителя империи. Французская гордость, французская слава, французские жертвы, не говоря уже о французской коммерции, требовали этого, и тем больше, чем сильнее Франция опасалась последствий: ведь если Индокитай сумеет выйти из-под контроля, это послужит примером Алжиру. Для американской политики, в основе которой лежала абсурдность ожиданий, были возможны и продолжение битвы, и отказ от оказания помощи французам, поскольку американцы рассматривали эту войну только как войну с коммунизмом, не исключавшую предоставления независимости. Они закрывали глаза на то, что хватка колониализма слабела и он явно не мог выйти победителем.