В ответ на слова Власова Злобнов-отец отвесил своим детям две звонкие оплеухи и заорал:

— Ах вы, мерзавцы, так вы без спроса лошадь брали?! А мне что говорили?! Что барыня дозволила? Врать мне вздумали?!

— Папка, да ты же сам… — начал было Петька, но отец отпустил ему еще одну затрещину.

— Не смей отца перебивать, сопляк неумытый! — И, делая вид, что с трудом берет себя в руки, Злобнов опять с умоляющей интонацией обратился к Власову: — Андрей Егорович, слезно вас прошу, походатайствуйте перед Артамоном Михайловичем, чтобы дозволил им остаться. А если своевольничать задумают, так вы уж поучите их, как следует. Хотите ремнем, а то здесь и крапива есть, я покажу где. Цельные ее заросли там, и хорошая такая, жгучая — страсть. Уж вы явите милость, походатайствуйте.

— Никак нельзя, Петр Петрович. Понимаю я тебя и сочувствую, только помочь не смогу. Самим бы Бог дал продержаться. Ранение у его благородия больно серьезное. Он, конечно, крепится, не хочет свою немощь жене и теще показывать, да я-то знаю. А доктор Добрынин, к которому я вчера ездил, такую плату за лечение заломил, что уму непостижимо. Ладно был бы человек серьезный, в летах, а то ведь мальчишка совсем, молоко не обсохло, а туда же. А нам раньше зимы с места трогаться нельзя. Воздух тут у вас сухой да чистый, а в Петрограде слякоть сплошная. Доктор, который его благородие в столице смотрел, сказал, что раны там долго заживать будут, гноиться станут от сырости, и велел нам здесь до зимы жить, до самых холодов. Вот и рассуди, как нам здесь два лишних рта оставлять можно, — и Власов грустно посмотрел на Злобнова.

— Ах он, неблагодарный! Да Степка Добрынин этому дому всем обязанный! Мать его кухаркой простой в доме была, до чистой работы ее и не допускали. А он теперь, футы-нуты, доктор Добрынин! Да как у него язык-то повернулся с благодетелей своих плату требовать?! — возмутился Злобнов и даже хлопнул себя руками по бокам.

— Да что ты говоришь, Петр Петрович, кухаркой? Как же он в доктора-то попал? — заинтересовался Андрей. В его планах Степану Дмитриевичу отводилась немалая роль, и ему очень нужно было знать, что собой представляет этот человек. — Петр Петрович, расскажи, коли время дозволяет, — попросил он.

— Много времени у меня нет, работать надо, но коротко я вам так скажу. Когда Артамон Михайлович, дай Бог ему здоровья, с учителями домашними занимался, то по доброте своей и Степку звал, чтобы тоже обучался, да и скучно ему одному было. Степка — малец сообразительный, этого у него не отнимешь, грамоту и прочую премудрость быстро постиг. Только дальше учиться ему никак невозможно было — денег у матери его не было. Да и были бы, так ведь негде, до города-то не набегаешься, а поблизости — только церковноприходская, а ему там уже и делать нечего. Дождалась Матрена приезда его сиятельства, отца Артамона Михайловича, да и бросилась ему в ноги. Не побоялась, однако. Михаил Николаевич долго смеялись, а потом призвали Степку и ну его гонять, спрашивать, что он знает. Довольны остались и распорядились обучение Степкино в гимназии оплатить.

— Душевный человек был. Его благородие, видно, весь в батюшку пошел, — одобрительно сказал Власов.

— Светлой души был человек, царствие ему небесное, — подтвердил Злобнов. — А когда Степка учиться закончил — одним из первых в выпуске шел, то поинтересовались его сиятельство, кем Степка быть мечтает. Степка и брякнул: «Людей хочу лечить». Михаил Николаевич его с собой в столицу и взяли. А вернулся Степка уже доктором, в Баратове устроился и мать к себе забрал. А теперь, поганец эдакий, еще и денег за работу требует. — И Злобнов в сердцах плюнул.

— Некрасиво, — согласился с ним Андрей. — Однако спасибо тебе, Петр Петрович, за историю. А мне в город за этим самым Добрыниным ехать надо, к Артамону Михайловичу его везти. Коли хочешь, то тебя с детьми до города довезу. Теперь ты сам понимаешь, что оставаться им здесь никак невозможно.

— Понимаю, Андрей Егорович, понимаю, — задумчиво сказал Злобнов. — Только кажется мне, что большой беды не будет, если Катька с Петькой к Семену в гости наведаются иногда. Любят они его, привязались за столько-то лет. Да и старику все повеселее будет — вдовый он. Сын-то его в Баратове живет своим домом, звал он Семена к себе, да тот прикипел душой к Сосенкам, никак стронуться с места не может.

— А чего же нет? — охотно согласился Власов, рассудив, что пусть лучше Катька с Петькой открыто иногда в доме появляются, чем будут откуда-нибудь тайком подглядывать. А в том, что злобновское семейство ни за что не оставит усадьбу в покое, Андрей ни минуты не сомневался. — Главное, чтобы они Семена от работы не отвлекали, а так, чего ж не навестить.

— Ну, благодарствую за сердечный разговор, Андрей Егорович, хотя и расстроили вы меня известием о болезни его сиятельства. Бог даст, поправится. А до города я с детишками сам как-нибудь доберусь. Лошадка-то и вправду старенькая. До свиданьица, Андрей Егорович.

— Желаю здравствовать, — ответил Власов и затем внимательнейшим образом проследил за тем, чтобы Злобновы действительно убрались из усадьбы.

— О чем это ты так душевно с Петькой беседовал? — спросил его Семен, когда он вернулся в дом.

— Да о Добрынине. Слушай, а поверит Петька, что Добрынин будет с Артамона Михайловича деньги за лечение требовать, или нет? Я-то Степана Дмитриевича вчера первый раз в жизни видел, да и то несколько минут, — запоздало поинтересовался Андрей. — А то наплел я Петьке с три короба, а вдруг зря?

— Петька-то? Поверит. У них, у Злобновых, деньги завсегда на первом месте стояли. Только Степка себе скорее язык вырвет, чем о деньгах с кем-нибудь из Матвеевых заговорит. Матрена, конечно, его сиятельство слезно помочь умоляла, но и Артамон Михайлович тоже за Степку просил. Добрынин уж сколько раз сюда к Андрюшеньке приезжал, так никогда даже и не заикнулся, хотя Мария Сергеевна, по незнанию своему, деньги за визит ему предлагала. Но я позволил себе сообщить ей, как дела обстоят. Много она такому Степкиному благородству изумлялась, да только неудобство почувствовала — не привыкла она что-то даром получать, платить за все привыкла.

— Ты, Семен, будь готов, что Катька с Петькой временами в доме все-таки появляться будут. Любят они тебя, оказывается, — иронично заявил Власов и увидел, что от удивления у Семена брови поползли вверх, как живые, — привязались… Ты с них глаз не спускай, когда появятся, — уже серьезно сказал он. — Я их отвадить побыстрее постараюсь, а пока смотри за ними в оба.

И схватив кусок хлеба с салом, чтобы пожевать по дороге, Андрей отправился в город.

Забрав отца с братом и доктора Добрынина, медленно, чтобы, упаси Боже, лошадь не устала, он тронулся в обратный путь. По дороге он разговорился с Добрыниным, сказав, что знает его историю и его преданность Матвеевым.

— Знать-то ты, Андрей, знаешь, да не всю. Я же в Санкт-Петербурге в доме Михаила Николаевича жил, и не как слуга, а, не знаю даже, как назвать, воспитанник, что ли. За одним столом я с ним, конечно, не ел. Только он каждое воскресенье утром меня в кабинет вызывал и успехами моими интересовался, деньги мне на театры давал, хоть и с галерки, а все спектакли я видел. Одежду мне купил, чтобы выглядел я не хуже других. А когда я учиться закончил и захотел в Баратов вернуться, денег на обустройство дал. Я перед всеми Матвеевыми в долгу неоплатном, а когда женюсь и, Бог даст, детишки пойдут, то и им, и внукам моим, коль доживу, всем потомкам, какие будут, пока род мой не прервется, накажу Матвеевых почитать и служить им верой-правдой.