— Подержите маску вместо меня! — сказал Грегору анестезиолог. — Я ему сейчас сделаю укол!

Грегор опустился на корточки и прижал маску. Ему было противно находиться вблизи этого рыхлого маслянистого лица. Из полураскрытых губ хирурга сочилась слюна, маска скользила. Кожа толстяка начинала синеть. Синюшный оттенок был наглядным доказательством бесполезности всех их усилий.

Спустя несколько секунд хирург умер.

Все трое долго стояли и смотрели на труп. Им казалось, что мертвое тело распирает изнутри и оно становится еще толще. Живот покойного действительно раздулся, а лицо со складками жира стало похоже на медузу.

— Подарочек! — сплюнул анестезиолог. — Что нам теперь делать?

— Искать другого хирурга, — ответил Грегор.

— Мы же не можем выкинуть его на корм рыбам. Придется идти в порт раньше, чем планировалось.

— Или переместить живой груз…

Грегор вдруг задрал голову. Следом за ним головы подняли Надия и анестезиолог. К кораблю приближался вертолет.

— Готово? — спросил Грегор, кивая в сторону контейнера.

— Я наполнила его льдом.

— Тогда бери и неси им. — Грегор взглянул на труп хирурга и брезгливо пнул его ногой. — А мы разберемся с этой тушей.

На палубе сиял голубой глаз прожектора.

Яков снова спрятался под лестницей, ведущей в капитанскую рубку. В этот раз голубой луч вспыхнул первым, и только потом вокруг зажглись белые прожектора. Теперь все они светили с такой ослепительной яркостью, что Яков жмурился и отводил глаза. Он посмотрел вверх, на снижающийся вертолет. Тот возник прямо из темноты. Яков все-таки закрыл глаза. Винты вертолета гнали по палубе волны холодного воздуха. Открыв глаза снова, Яков увидел, что вертолет сел.

Дверца кабины распахнулась, но оттуда никто не вышел. Похоже, там ждали пассажиров с корабля.

Яков подполз ближе. Он смотрел в щель между ступеньками, прямо на вертолет.

«Повезло Алешке, — думал он. — Сейчас улетит».

Хлопнула дверь. На краю освещенного круга появилась фигура. Надия. Пригибаясь, она двинулась к вертолету, смешно выставляя задницу. Понятное дело: боялась, как бы винтами не срезало ее глупую голову. Заглянув в кабину, Надия переговорила с пилотом (ее зад по-прежнему торчал кверху) и снова отошла к краю.

Еще через мгновение вертолет стал подниматься.

Прожектора погасли. На палубе вновь стало темно.

Яков оставался возле лестницы, наблюдая за вертолетом. Хвост машины раскачивался, как громадный маятник. Потом вертолет стал отходить в сторону. Он летел низко и вскоре растаял в ночи.

Якова схватили за руку, дернули и резко повернули. Он успел лишь вскрикнуть.

— Какого дьявола ты ошиваешься на палубе? — спросил Грегор. — Что ты тут делал?

— Ничего!

— Что ты видел?

— Вертолет.

— Я спрашиваю: что ты видел?

Испуганный Яков смотрел на Грегора и молчал.

На звук голосов подошла Надия:

— В чем дело?

— Опять этот щенок разгуливает по палубе. Я думал, ты заперла каюту.

— Я заперла. Должно быть, он улизнул раньше. — Она хмуро посмотрела на Якова. — Опять он. Я не могу каждую секунду за ним следить.

— Он меня достал! — Грегор больно дернул Якова за руку и потащил к лестничному люку. — В каюту он не вернется.

Грегор повернулся, чтобы открыть люк.

Яков ударил его по коленному сухожилию.

Грегор вскрикнул и разжал пальцы.

Яков бросился бежать. Он слышал крики Надии и топот ног, гнавшихся за ним. Потом другой топот, по ступенькам капитанской рубки. Яков метнулся вперед. Он слишком поздно сообразил, что бежит прямо в середину посадочной площадки.

Послышался громкий щелчок. На палубе вспыхнули прожектора.

Яков оказался в ловушке их нестерпимого сияния. Прикрывая глаза, он едва не ощупью старался уйти от погони. Но теперь на него надвигались со всех сторон. Его схватили за рубашку. Яков отбивался единственной рукой.

Кто-то наотмашь ударил его по лицу. Яков распластался на палубе. Он попытался отползти, но чей-то ботинок лягнул его по ногам.

— Хватит! — крикнула Надия. — Ты же его убить можешь!

— Мразь малолетняя, — сквозь зубы выругался Грегор.

Дернув Якова за волосы, он поставил мальчишку на ноги. Толкнул к лестничному люку. Яков спотыкался, но Грегор всякий раз поднимал его за волосы и тащил дальше. Яков не видел, куда они идут. Не переставая ругаться, Грегор волок его по коридору. Взрослый немного прихрамывал. Пустяк, но Якову стало легче.

Потом открылась дверь. Грегор толкнул его через порог.

— Гноись тут, — бросил он Якову и захлопнул дверь.

Лязгнула задвижка. Шаги стихли. Яков остался один в полной темноте.

Он лег, подтянул колени к груди и обхватил себя единственной рукой. Его била странная дрожь. Яков пытался ее унять, но дрожь не проходила. У него и зубы стучали. Не от холода. Что-то дрожало и тряслось у него внутри, в глубине души. Яков закрыл глаза, и на него сразу же нахлынули картины увиденного. Согнутая фигура Надии, идущей к вертолету. Открытая дверь кабины. Открытая в ожидании неизвестно чего… И вдруг память показала ему то, на что он тогда не обратил внимания. Надия не просто разговаривала с пилотом. Она что-то протянула пилоту.

Какую-то коробку.

Яков еще теснее прижал ноги к груди, однако дрожь не проходила.

И тогда он, хныча, как маленький, засунул в рот большой палец и принялся сосать.

Самым отвратительным временем для Эбби было утро. Она просыпалась. Мозг, еще сонный, привычно реагировал на начало нового дня. Потом она вдруг вспоминала: «Мне некуда идти». Осознание этого причиняло ей физическую боль, словно от удара. Эбби оставалась в постели, слушая, как одевается Марк. Он двигался по темной спальне, стараясь не разбудить ее. Подавленность мешала Эбби произнести хотя бы слово. Они по-прежнему жили под одной крышей и спали в одной постели, но почти не разговаривали. Отчужденность. День за днем. Уже много дней подряд.

«Вот так умирает любовь, — думала она, когда за Марком в очередной раз закрывалась дверь. — Не под гром сердитых слов. В молчании».

Когда Эбби было двенадцать лет, ее отца уволили с кожевенного завода. Но еще много недель он каждое утро выезжал из дому, якобы отправляясь на работу. Только перед смертью он рассказал Эбби, куда ездил и чем занимался. Отцу было страшно оставаться дома, лицом к лицу со своими неудачами. И потому он «играл в работу», уезжая по утрам.

Этим же теперь занималась Эбби.