Раймонд Дункан, брат Айседоры Дункан, вместе с женой Пенелопой и сыном. 1912 г.

Но его музыка неожиданно пробудила в душе Дункан целый рой непрошеных воспоминаний, в который уже раз ее окружают призраки, не дающие покоя ни днем, ни ночью. Айседора пытается успокоиться и взять себя в руки, начинает командовать, требуя привести ателье в порядок, покрасить и подновить рамы, принести цветы, она сама отправляется в Париж и покупает там несколько покрывал и подушек, и, вернувшись, не менее решительно заходит в домик, где когда-то жили Патрик с Дердре. Увидав разбросанные игрушки и одежду, Айседора падает в обморок.

Ее так и нашли посреди комнаты, обнимающую детские вещички. Приглашенный доктор советует ей снова уехать, а еще лучше – продать этот дом вместе со всеми связанными с ним печальными воспоминаниями.

И вот она вновь садится в машину и отбывает в южном направлении. Нормальная скорость для Айседоры в то время – 70–80 километров в час – то есть предел – ровно столько, сколько может выжать машина. Однажды она заметила, что этот способ наилучшим образом отвлекает ее от тяжелых дум, после чего путешествовала только так. Перебравшись через Альпы, Айседора в полном одиночестве отправляется странствовать по Италии. У нее нет ни определенного маршрута, ни плана. Она свободна как ветер, Венеция, Рим, Римини, Флоренция… Во Флоренции живет Крэг. Айседоре прекрасно известен адрес бывшего любовника, но Горден в очередной раз женат и, по слухам, доволен своей жизнью. Поэтому Айседора перебарывает в себе желание увидеть отца Дердре и едет дальше.

Виареджио – местечко, где на крошечной розовой вилле устроилась Элеонора Дузе, единственный человек, рядом с которым Айседоре вдруг захотелось оказаться.

Дузе полностью оправдала ожидания подруги, рядом с ней хорошо и спокойно. Она не пыталась делать вид, будто бы ничего не произошло, как поступали другие, вместо этого Элеонора деликатно спрашивала о детях, прося подругу рассказывать разные смешные или трогательные случаи, отчего Айседора смеялась и плакала. Слезы несли успокоение, а после они отправлялись гулять по берегу, читая стихи или просто любуясь окружающей их красотой. Айседора жила в Гранд-Отеле, время от времени оставаясь на всю ночь на розовой вилле, через пару месяцев она с досадой отметила, что ее начали узнавать. И была вынуждена нанять дом, дабы избежать любопытных взглядов. Выбор сдаваемого в аренду жилья оказался огромен, но Айседора остановилась на красном кирпичном домике, внешне немного напоминавшем замок, прежней хозяйкой которого была любовница Франца-Иосифа, родившая от него сына. Ребенок оказался безумным, во время осмотра дома Айседоре показали комнатку с решеткой на двери, где, по заверениям продавца, некогда томился маленький узник. Айседора сразу же решила нанять дом для себя и Дузе, которая могла бы разместиться в нем по собственному вкусу. Чего-чего, а комнат в замке было не менее 60 – как-нибудь бы устроились. Но Элеонора отвергла предложение, перебравшись из летней виллы в аккуратный домик по соседству.

Однажды явившись к Айседоре, чтобы вывести ее на прогулку, Элеонора застала ту в размышлениях. Оказалось, что только что почтальон доставил телеграмму, в которой импресарио Дункан предлагал ей турне по Южной Америке.

«Поедешь?» – Дузе заглянула в полные слез глаза подруги, и та отрицательно помотала головой, стряхнув на лицо отросшую челку.

«Разве я смогу танцевать? После всего еще и танцевать?!»

С этого момента Элеонора Дузе приняла на себя святую обязанность вернуть Дункан танцу и танцы Дункан.

«Погода хорошая, ветер, но не холодно. Мы вроде как собирались погулять?»

Айседора с облегчением кивнула, и, прихватив шаль, вышла вместе с Дузе.

«Муза трагедии гуляет с музой трагического танца», – патетически произнесла Элеонора в спину идущей перед ней Айседоре. Та повернулась к подруге и слабо улыбнулась.

Растолстевшая и даже оплывшая за годы безделья Дузе тем не менее оставалась весьма привлекательной. Перестав служить в театре, она не забывала ни одной из своих ролей и продолжала верить, что в один из дней найдется человек, который поможет ей реализовать ее мечты. Пока же великая Элеонора Дузе играла свои моноспектакли для единственного, но благодарного зрителя – Айседоры Дункан.

Мечтая хоть как-то отблагодарить Элеонору, Айседора вызвала телеграммой Скина и взяла напрокат рояль. Теперь вечерами в красном доме Дункан звучала музыка. А время от времени можно было расслышать низкий грудной голос Элеоноры. Да, она прекрасно пела. При этом тактичная Дузе ни разу не попросила Айседору потанцевать для них, она просто знала, что рано или поздно это произойдет само собой. Первый танец, который показала своим друзьям Дункан, был импровизацией на адажио из «Патетической сонаты» Бетховена. С этого момента стало ясно – Айседора выжила и скоро вернется к своему искусству.

– Теперь-то вы не откажетесь подписать контракт на турне по Южной Америке?

Айседора не знала, что ей ответить.

– Годы проходят, мы меняемся. Настанет день, когда ты захочешь танцевать, но будет поздно. Танцуй, пока ты молода и красива, танцуй, пока тебя хотят видеть, а сидеть у моря и зевать от скуки, боже мой, такая жизнь больше подходит для двух старых кукушек. Ты еще можешь вырваться, дерзай!

Айседора никуда не поедет. Во всяком случае, пока. Для того чтобы танцевать на сцене, профессионально работать, давая два-три полноценных спектакля в день, требуются силы. Отошедший от продолжительной болезни человек может сделать несколько гармоничных движений, но бежать на сцену при первых признаках выздоровления – жест самоубийцы. Дункан прекрасно понимает свое тело и свою душу. А следовательно, никакие уверения Дузе не могут заставить ее сделать эту глупость.

Без сомнения, спасение Айседоры – в искусстве. Но она просто физически не способна еще танцевать. Остается уповать на чудо.

И чудо приходит, однажды Айседора целую ночь и затем целый день бродила по берегу моря, пока прямо перед ней не возникли Дердре и Патрик. Дети шли, держась за руки и заговорчески поглядывая на свою маму. Айседора протянула к ним руки, стараясь двигаться быстрее, но как бы быстро она не шла, дети оказывались все дальше и дальше. Ноги вязли в песке, в лицо летели брызги, а она шла, бежала, спотыкалась, падала, снова поднималась и бежала… бежала… бежала. Дердре весело смеялась, подпрыгивая на месте, и вдруг, хлопнув ладошкой по плечу брата, понеслась вперед. Патрик мчался за ней, и

Айседора бежала, задыхаясь и падая, пока не рухнула лицом в песок, а накатившая на берег волна накрыла ее с головой.

Когда Айседора подняла лицо, дети были уже очень далеко.

«Дердре! Патрик!» – закричала Дункан и заплакала, бессильно колотя кулаками мокрый песок.

Должно быть, она, наконец, забылась сном или потеряла сознание. Потому что когда ее разбудили, последнее, что врезалось в память, – это мелькавший перед глазами потолок Сикстинской капеллы, почему именно он? Перед ней стоял прекрасный юноша, большеглазый, отлично сложенный, точно такой, как на одной из картин Микеланджело. Молодой человек только что вышел из воды, отчего его тело сверкало на солнце подлинными бриллиантами.