По нелепому совпадению, это была снайперка Драгунова. Кивком ответив на Данькино приветствие, старик прижал замыкатель верхнего упорного кольца к газовой трубке и повернул вправо до отказа. Хмыкнув с непонятной интонацией, сдвинул часть ВУК вперед, отделил ствольную накладку от ствола. Воспользоваться ключом из пенала принадлежностей «Драгуновки», как это рекомендовала инструкция, он и не подумал.

Не став дожидаться, пока Петр Леонидович закончит, Данька бросил на стол, поверх оружия, свежий номер газеты «Время». Так, чтобы траурная фотография Саблина была хорошо видна.

– Вот!

Дядя Петя внимательно смотрел на фотографию покойного чиновника обладминистрации. Вопросов не задавал. Хотел огладить усы, но передумал: сперва тщательно вытер руки ветошью. Задним числом Данька сообразил, что старый тирмен может вообще не понять: зачем сменщик сует ему под нос какую-то дурацкую газету? В лесу на «плюс первом» Данька был один. Вряд ли его задания дублируются на дядю Петю с подробным указанием: кто-где-когда…

До недавнего времени он и сам не сопоставлял реальную жизнь со стрельбой по мишеням и последующим явлением людей с жетонами.

Нет, дядя Петя все понял правильно.

– Пошли в «нулевку», – сказал он. – Чайку заварим.

Зазвонил телефон: громко, с надрывом. Данька вздрогнул, едва не опрокинув стоявшую рядом с винтовкой бутыль с раствором РЧС. Похоже, старик собирался чистить ствол. В ноздри ударила резкая, противная вонь: раствор углекислого аммония с добавкой хромпика – это вам не духи «Шанель».

– Осторожней, медведь, – буркнул дядя Петя без злости.

И после паузы сообщил в трубку:

– Сегодняшние стрельбы отменяются. Да, Шамиль Расулович, я в курсе, что вы с товарищами планировали через час… Увы, вынужден вас разочаровать. Если не возражаете, я запишу вас на понедельник, на то же время. Причины? Вот со сменщиком собрались чай пить. Нет, вы не ослышались. Чай. Индийский. Шамиль Расулович, когда вы остынете, вам будет неловко, поверьте моему опыту. Хорошо, извинения приняты. Значит, в понедельник? Всех благ…

Положив трубку, старик взял газету и жестом пригласил Даньку идти за ним.

Поднимаясь по знакомой лестнице в каморку «нулевки», Данька чувствовал, как боевой задор мало-помалу улетучивается. Он ожидал бог весть каких страстей. Дядя Петя должен был закричать: «Игра закончена!» – затем выхватить пистолет, с которым расставался редко, из наплечной кобуры, а молодой сменщик сказал бы, что свою «Беретту» оставил дома – нарочно, потому что не готов стрелять в любимого дядю Петю…

Тьфу ты, чушь собачья!

Но ведь Саблин, правозащитник и кадровик, скончался после визита Даньки на «плюс первый»! От банального инсульта? – да. В его возрасте ничего особенного? – да. Все обыденно, только нас не проведешь… Он ел себя поедом, глядя, как закипает чайник, как Петр Леонидович возится с заварничком – и не мог произнести ни слова.

Спасибо дяде Пете: начал первым.

– Рановато, – бросил старик, грея руки у горячего заварничка. – Я надеялся, еще годик-другой обождем… Сейчас взрослеют поздно: в тридцатник у родителей на шее сидят. Что, тирмен, страшно живых людей убивать?

Данька моргнул, скис и признался честно:

– Страшно.

– А почему раньше не страшно было? Ты ведь не первый раз на «целевом выезде»…

– Я не знал. Не знал, что они живые! Я по мишеням стрелял!.. а они после… с жетонами…

– Ну, ты и в «нулевке», когда разную пользу себе отстреливал, не знал, а палил… Почему у меня ничего не спрашивал?

Ситуация странным образом вывернулась наизнанку. Данька, желавший разоблачить злобный заговор, невинная овечка с винтовкой, подставленная коварными хитрецами, угодил чуть ли не под допрос. Петр Леонидович задавал вопросы тихо, скучно, кричать в ответ или бить кулаком по столу было бы глупо. И стыдно. Приходилось отвечать и прятать глаза.

– Там хорошо… в лесу.

– Ясно. Не стесняйся, тирмен: мне тоже там хорошо. Так и должно быть: нам хорошо, потому что делаем важное и нужное дело.

– Людей убиваем? – вырвалось у Даньки.

– Да, – без обиняков ответил старик.

Он принялся «женить» чай: переливать из заварничка в стакан и обратно. Казалось, это занимает его целиком, без остатка. Коричневая жидкость струилась, темнея с каждым разом; по каморке распространился приятный запах. После гадкой вони РЧС аромат чая казался и вовсе чудесным.

– Ты в курсе, что это такое?

Дядя Петя ногтем нацарапал на столе четыре буквы. Дерево столешницы с годами превратилось едва ли не в камень, следов от ногтя почти не осталось. Но Даньке не требовалось читать надпись. Точно такие же значки были вырезаны на стойке «нулевки». И не только на стойке.

– В курсе. Мене, мене, текел, упарсин. Ам-бре… аббревиатура. Первые буквы слов.

Старик взглянул на парня с нескрываемым интересом. Словно орден вручил.

– Удивил. Ну, оболтус, удивил, и все тут. Это теперь в физкультурном институте изучают? На легкой атлетике? Валяй дальше, умник. Что значит твоя аббревиатура?

– Исчислено, исчислено, взвешено и разделено. Это на стене у царя одного написали, Валтасара. Ночью написали, а утром приплыли: царство развалилось, царя зарезали. Кранты фирме, сливайте воду.

Машинально он повторил Леркины слова.

– В ту ночь, как теплилась заря, рабы зарезали царя, – сказал дядя Петя. – Не пугайся, я не сошел с ума. Это Гейне, «Валтасар». Его у вас в физкультурке уж точно не изучают. А вообще-то, братец, ты прав: как подсчитают до конца – кранты фирме. Понимаешь, Даниил…

Отхлебнув чая, дядя Петя уставился на фото, украшавшие стену.

– Там, где-то, все время считают. На каком-нибудь «плюс двенадцатом» или «минус тридцать втором» – считают, считают… Социализм есть учет и контроль. А-а, этого ты тоже не проходил. Другое поколение. Короче, считают живых и мертвых, души и тела, грехи и добродетели. Чиркают перышком, щелкают арифмометром, на компьютере работают… Честно говоря, я не знаю, что именно они считают и как. Но знаю другое: как только подсчитают, сведут концы с концами, дважды исчислят, взвесят и разделят – кранты фирме. Полные кранты, тут ты сто раз прав.

Старик зажмурился, прикрыв глаза: оба, а не один левый.

– И увидел я новое небо и новую землю, – процитировал он.

Данька помнил, откуда цитата: «Откровение Иоанна Богослова» произвело на него жуткое, знобящее впечатление своей непонятностью и обреченностью.

– Ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет. Мы с тобой, Даниил, тирмены. Работники Великой Дамы. Если угодно, рыцари Ее. Потому что Великая Дама – единственная, кто не хочет новой земли и нового неба. Ее и старые устраивают. Великая Дама не желает остаться без работы. Нормальное желание, скажу честно…