Побледневший Бонасье мелко-мелко закивал.

– Можешь потрогать, негодяй, – сказал д’Артаньян,пихнув его в бок кулаком. – Похоже это на прикосновение призрака? Яживехонек – а вот ты очень быстро будешь если и не мертв, то, по крайней мере,позавидуешь мертвым…

– Я не буду звать палачей, – угрожающе пробасилКаюзак. – Я просто возьму в кухне нож, наточу его как следует, если онтупой, и сам лично начну резать тебе ремни из спины…

Вид у него был такой, что в реальности угрозы ни один изприсутствующих не сомневался.

– Помилосердствуйте! – взвыл Бонасье, проворноотползая в дальний угол кровати и прижимаясь к стене. – Господинд’Артаньян, это все она… Ну неужели вы думаете, что я по собственной воле сталбы мешаться в такие дела? Это все она…

– Ваша жена?

– Ну конечно же… Она сказала, что вы все равно ужемертвы и никто ничего не заподозрит… Что меня бросят в Бастилию, если я несоглашусь…

– Куда ты отвез женщину? – спросил д’Артаньян,положив руку на пистолет. – Говори, мерзавец!

– Не знаю…

– Как так может быть? Не смей врать!

– Честное слово, сударь, я не вру! – захныкалБонасье. – Мне велели вылезти из кареты уже возле церкви Сен-Поль, икарета преспокойно поехала дальше… Мне было поручено лишь передать письмо ивыманить женщину из дома, завлечь в карету… Дальше, говорили мне, не мое дело…

– Кто был в карете?

– Такая…

– Что здесь происходит? – послышался холодный,полный презрения голос – очень, надо сказать, знакомый.

Д’Артаньян обернулся. Констанция Бонасье стояла в несколькихшагах от них, с величайшим самообладанием скрестив руки на груди. Ееочаровательное личико было совершенно спокойным, вовсе не выглядело злым илиотталкивающим – ничего похожего на ту растрепанную фурию с кинжалом, от которойд’Артаньян, будем откровенны, с трудом унес ноги.

– Ага, – произнес гасконец обрадованно. –Вы-то мне и нужны, сударыня, нам есть о чем поговорить…

– Вы полагаете? – усмехнулась она. –Извольте, господа, немедленно покинуть наш дом или я кликну стражу.

У гасконца не было ни сил, ни желания препираться с ней –время слишком дорого… Ничего не ответив, он прошел к окну, распахнул створки и,перевесившись через подоконник, сам заорал что есть мочи:

– Стража! Стража! Ко мне!

Район, где они находились, принадлежал к тем, где подобныйпризыв очень даже быстро находил отклик – это вам не кварталы Веррери, господа…Буквально через пару минут послышалось топанье, и в спальню вторглись несколькострелков под командованием сержанта. Остановившись в дверях, они зорко огляделикомнату, пытаясь определить, кто здесь кто.

Чтобы побыстрее покончить дело, д’Артаньян шагнул вперед ивнушительным тоном сообщил сержанту:

– Как вы, должно быть, видите по нашим плащам, мы сдругом – мушкетеры кардинала. Приказываю вам немедленно арестовать этих людей иотправить их в Бастилию. Шатле для них, пожалуй что, мелковато калибром. Онивиновны в похищении знатной дамы…

– Сударыня… – произнес сержант, сделав в сторонуКонстанции недвусмысленный жест, общий у полицейских всего мира и означающий:«Добром пойдете, или будет хуже?»

К немалому удивлению д’Артаньяна, Констанция оставаласьспокойной, словно не понимала, в сколь печальном положении очутилась. Нешелохнувшись, она отчетливо произнесла:

– Сержант, немедленно арестуйте этих разбойников. Ониворвались к нам в дом, переодевшись гвардейцами, напали на моего мужа, хотелиограбить…

– Что за вздор, сержант! – вскричал д’Арта– ньян.

– Сержант, вы, по-моему, состоите на такой должности,что обязаны уметь читать… – произнесла Констанция без тени тревоги.

– Ну, вообще-то… – пробормотал окончательно сбитыйс толку сержант. – Конечно…

– Отлично, – Констанция ловко выхватила из-закорсажа свернутую в трубочку бумагу и подала ему. – Извольте прочитатьвслух…

Откашлявшись, развернув бумагу, сержант принялся читать:

– «То, что делает предъявитель сего, делается по моемуповелению и для блага государства. Анна Австрийская, королева Франции». Вотчто…

– У вас вызывает сомнения подлинность этойбумаги? – холодно спросила Констанция.

– Ни малейших, сударыня…

– А подлинность печати?

– Да опять-таки нет…

– Что же вы стоите? Немедленно арестуйте этихразбойников и отведите их… да хотя бы в Консьержери, это ближе всего. Сдайте ихс рук на руки полицейскому комиссару. Ему сообщат, что с ними делать дальше. Вывсе поняли? Или хотите, чтобы королеве Франции стало известно, что в Парижеесть полицейский сержант, пренебрегающий ее письменными эдиктами?

– Н-нет…

– Взять их!

– Господа, – убитым голосом промямлилсержант. – Извольте проследовать. Не заставляйте, стало быть, силуприменять…

У д’Артаньяна мелькнуло желание выхватить шпагу и силойпроложить себе путь. Судя по лицу Каюзака, его посетила та же нехитрая мысль.Однако гасконец рассудил здраво, что в этом случае, оказавшись преследуемымипарижской полицией, они мало чем помогут Анне, а вот драгоценное время потеряютточно, меж тем как это время можно использовать с выгодой… Полицейский комиссарв Консьержери прекрасно его помнит как человека кардинала, он вряд ли поверит вбайку о разбойниках… То, что произошло в ратуше, стало известно лишь считаннымлюдям, Ришелье по-прежнему остается первым министром, более могущественным, чемсам король… Все быстро вершится. Все обой– дется.

– Пойдемте, Каюзак, – сказал он решительно. –Господин сержант олицетворяет здесь закон и порядок, а мы с вами как-никакблагонамеренные граждане…

Каюзак, уже приготовившийся заехать ближайшему стражникукулаком по темечку, покосился на него с превеликим изумлением, но, убедившись,что д’Артаньян не шутит, вздохнул и покорился. Вдвоем они вышли на улицу,оглянувшись на Лорме с выразительным пожатием плеч. Д’Артаньян не сомневался,что старый слуга, человек битый и тертый, оповестит де Варда или Рошфора об ихаресте даже прежде, чем пленников доведут до Консьер– жери…

Однако получилось иначе. Сержант, вместо того чтобыскомандовать всему отряду «Марш!», почесал в затылке и громко отдал совершеннодругой приказ:

– А ну-ка, отправляйтесь на улицу Ла Арп и посмотрите,все ли там спокойно. Есть сведения, что там кто-то собирался устроить дуэль…Живо, живо! Арестованных я доставлю сам, это государственное дело, и чем меньшенароду о нем знает, тем лучше.

Его подчиненные охотно повиновались – должно быть, имнисколечко не хотелось впутываться в государственные дела, имевшие сквернуюпривычку оборачиваться крупными неприятностями даже для мелких свидетелей.Когда они исчезли за углом, сержант тихонько сказал: