догмой, а ко всякому национальному движению, даже осво­бодительному, относилась как к «буржуазной реакции». Положение изменилось с девяностых годов XIX века, когда окрепло еврейское рабочее движение среди густых масс «черты оседлости» и на сцену выступили вожди из пролетариата.

Еврейское рабочее движение возникло в конце 80-х годов в Литве (Вильна, Минск), среди рабочих, занятых преимущественно в кус­тарных ремесленных мастерских. Вскоре оно распространилось в растущих фабричных центрах Литвы и Польши (Белосток, Сморгонь, Варшава, Лодзь). Сначала нелегальные рабочие кружки ставили себе только профессиональные цели (профессиональные рабочие союзы в то время еще не разрешались законом): они имели свои «стачечные кассы» и часто путем стачек добивались увеличения заработной пла­ты или сокращения рабочего дня в мастерских и торговых заведени­ях. Но результаты этой экономической борьбы были в общем незна­чительны, так как в «черте оседлости» преобладали мелкие ремес­ленные и торговые заведения, где и хозяева и работники (подмасте­рья, приказчики) были пролетариями по своему социальному поло­жению. И тех и других давил политический режим: гражданское бес­правие, ограничения в выборе местожительства и занятий. Скоро вы­яснилось, что нельзя отделить экономическую борьбу от политичес­кой, от борьбы против самодержавного режима, и с середины девя­ностых годов рабочие кружки получают все более революционную окраску.

Это социально-освободительное движение должно было слу­жить необходимым дополнением к национально-освободительному, но узкопартийные тенденции мешали их взаимодействию. Классо­вый принцип по догме марксизма противопоставлялся националь­ному. Интеллигентные вожди рабочих масс старались привить им революционный социализм в космополитической форме. Рабочим внушали недоверие к национальной интеллигенции, как «буржуаз­ной». Им твердили, что и «всякая интеллигенция — классовая», что «всякая идея, увлекающая в данное время ту или другую группу ин­теллигенции, создалась на почве материальных потребностей дан­ного класса». Потомкам народа, пережившего тридцативековую эво­люцию идей, среди которых был и этический социализм пророков, внушали убеждение, что «история движется только борьбою клас­сов» и что «разрушение идеализма должно идти рядом с разрушени­ем аристократизма»[22]. Отрицая вообще национальный принцип, эти проповедники марксизма признавали, однако, необходимость созда­ния отдельной организации еврейских рабочих, по причинам куль­турным и политическим: среди еврейского пролетариата можно вес­ти успешную пропаганду лишь на его родном языке, на идише, и, кроме того, нужно выставлять для него особые политические требо­вания, как, например, отмену специальных правовых ограничений, которые делают рабочего-еврея жалким парнем даже среди его хри­стианских товарищей. Было поэтому решено объединить все еврейс­кие рабочие кружки в особую организацию под именем «Allgemeiner jüdischer Arbeiter-Bund in Russland und Polen».

В сентябре 1897 года, спустя месяц после первого Базельского конгресса сионистов, состоялась в Вильне первая конференция ев­рейского рабочего союза, ставшего известным под сокращенным именем «Бунд». Маленькой группе делегатов пришлось совещаться тайно, так как русская полиция, зная о переходе еврейских социали­стов к революционной борьбе, жестоко преследовала такие «опас­ные» собрания. Были организованы тайный центральный комитет «Бунда» в России и бюро пропаганды за границей, в тогдашнем гнезде русских революционеров Женеве. Первый издавал на на­родном языке журнал «Арбейтерштимме», а второй — «Идишер арбейтер». В 1898 г. Бунд вошел в состав учрежденной тогда Россий­ской социал-демократической рабочей партии на правах автоном­ной группы, действующей самостоятельно только в вопросах, касаю­щихся еврейского пролетариата. Среди вождей российской партии также занимали видное место еврейские социал-демократы, стояв­шие на точке зрения строгого интернационализма и ассимиляции, и представители Бунда являлись для них «националистами». А между тем Бунд на первых порах не имел национальной программы, и толь­ко на следующих партийных съездах он пытался установить такую программу, стараясь примирить ее с ортодоксальным марксизмом. Сначала преобладала тенденция ограничить национальный элемент в программе только употреблением еврейского народного языка, как орудия пропаганды. На третьем съезде Бунда (в Ковне, 1899 г.) было отвергнуто предложение добиваться национальных прав наряду с гражданскими, чтобы не отвлечь внимания пролетариата от классо­вых интересов в сторону общенародных. Горячие прения по этому вопросу произошли на четвертой конференции Бунда (1901 г., в Бе­лостоке). Тут была принята следующая резолюция с характерной оговоркой: «Съезд признает, что понятие «национальность» приме­нимо и к еврейскому народу. Считая, однако, преждевременным вы­ставление при нынешних условиях требования национальной авто­номии для евреев, съезд находит в настоящее время достаточным бороться за отмену всех исключительных законов против евреев, протестовать против проявлений угнетения еврейской национально­сти, избегая раздувания национального чувства, могущего лишь за­туманить классовое самосознание пролетариата и ведущего к шови­низму».

На том же съезде Бунд принял резолюцию о своих отношениях к общероссийской партии: «Представляя себе Российскую социал-демократическую рабочую партию как федеративное соединение со­циал-демократических партий всех наций, населяющих Российское государство, съезд постановил, чтобы Бунд, как представитель ев­рейского пролетариата, вступил в нее как федеративная часть». Это решение, как и само признание еврейской национальности, вызвало крайнее недовольство среди вождей российской партии, которых ее ассимилированные еврейские члены уверяли, что нет никакой «ев­рейской нации». В партийном органе «Искра» шла бесконечная по­лемика по поводу «сепаратизма» Бунда. Глава левого крыла партии Ленин, впоследствии знаменитый диктатор, выступил с резкой ста­тьей против федеративных притязаний еврейских социалистов. «Со­вершенно несостоятельная идея об особом еврейском народе, — пи­сал он, — реакционна по своему политическому значению. Во всей Европе падение средневековья и развитие политической свободы шли рука об руку с политической эмансипацией евреев, с переходом их от жаргона к языку того народа, среди которого они живут, и вообще несомненным прогрессом ассимиляции их с окружающим населени­ем... Еврейский вопрос стоит именно так: ассимиляция или обособ­ленность. Идея еврейской национальности противоречит интересам еврейского пролетариата». Столь же усердно полемизировал с Бун­дом во имя пролетарской ассимиляции Ю. Мартов (Цедербаум). Эта полемика велась накануне исторического съезда в Лондоне (летом 1903 г.), на котором Российская социал-демократическая партия рас­кололась на большевиков и меньшевиков. Характерно, что наибо­лее видные еврейские социалисты остались в группе меньшевиков (лидеры ее Мартов, Дан-Гурвич и Троцкий-Бронштейн, лишь позже перешедший к большевикам), между тем как возглавленная Лениным группа большевиков имела в своих рядах лишь немногих и второсте­пенных еврейских членов.

На этом же съезде российской партии произошел раскол между нею и автономною группою Бунда. Подавляющим большинством голосов съезд отверг предложение о национально-федеративной орга­низации партии и о широкой автономии Бунда; вследствие этого бундовские делегаты ушли из съезда и Бунд вышел из состава Рос­сийской социал-демократической партии. Еврейские рабочие «чер­ты оседлости» и ее близкие к народу вожди остались в Бунде как са­мостоятельной организации, а ассимилированная интеллигенция предпочла числиться в российской партии. События следующих го­дов — политические погромы, с одной стороны, и революция 1905 года с другой — заставили Бунд вернуться в общую партию (1906), но вместе с тем ему пришлось определить свою национальную про­грамму: в 1905 году, когда все еврейские партии выставили требова­ние национальных прав, Бунд