Вон как тот же Шон.

Шон. Пусть даже у него было больше причин желать смерти Дебби, чем у любого из остальных, как раз ему-то я на самом деле доверяю. Ну да, я рассматривала его в качестве подозреваемого — но так, типа, всего на пять секунд. Шон не обидит и мухи.

Люси продолжает что-то говорить, но я не вслушиваюсь. Наблюдаю за Колином, «добровольцем», который сидит за дальним столиком на пару с Клэр. Интересно, что за срочная тема вдруг нашлась у этих двоих для разговора?

— Лис?

Я всего лишь звено в общей цепи. Это насчет наблюдения. Я наблюдаю за ними, пока Миа не садится за свободный столик и не начинает наблюдать за мной, а за всеми нами наблюдает видеокамера в углу. Я до сегодняшнего дня над этим вопросом особо не задумывалась, но теперь вдруг понимаю, почему бедный старина Грэм проявлял к нему столь острый интерес. Почему заляпывал объективы камер картофельным пюре и бился башкой об стену.

Полагаю, есть кое-какая разница, поскольку на самом-то деле меня беспокоит лишь один человек, тогда как Грэм не любил, когда за ним наблюдал кто угодно. Беда в том, что этот человек и мог оказаться кем угодно.

— Алиса?

Смотрю на Люси, которая пристально смотрит на меня и говорит:

— Ты витаешь где-то в облаках, детка.

— Припоминает сладкий вкус свободы, — предполагает Тони.

— На вкус это как тот тост с говном, судя по всему, — вставляет Лорен.

Боб тычет в воздух кулаком и орет: «Свобода!», словно Мел Гибсон из «Храброго сердца»[109]. Донна и Люси следуют его примеру, а Лорен затягивает какую-то старую песню Джорджа Майкла.

Не свободы, думаю я. Безопасности. И тут мне вдруг приходит в голову, что та неизвестная личность — мой «кто-то», моя «Тварь» — должна тоже просто-таки лопаться от радости по причине моего возвращения, хотя наверняка пребывала в полном восторге и от того, что я ударилась в бега, для начала. Припоминаю свои ощущения в собственной комнате прошлой ночью. Я совершенно уверена, что тот, кто убил Дебби и теперь хочет убить меня, просто тащится от того, что напугал меня настолько, что я попыталась сбежать.

Так что, может, меня и вернули — аккурат туда, куда эта личность и хочет, — но черт меня подери, если я собираюсь показывать ей, что боюсь!

— Вообще-то это было неплохо, — говорю я. — Немного побыть на свежем воздухе.

— А как именно это было неплохо? — уточняет Донна.

Она вроде отчаянно хочет узнать, каково это — вдруг оказаться на свежем воздухе, и, по-моему, просто с ума сойти, насколько быстро тут люди усваивают здешние порядки. Большинство из них определены сюда на срок не более двадцати восьми суток, но изъясняются они, как приговоренные к пожизненному заключению. Словно сходить в кафе или на работу, или даже просто немного прогуляться во дворе в нормальной человеческой одежде — это то, о чем можно только мечтать.

— Да, давай рассказывай, — требует Лорен.

Тут я вспоминаю, что для большинства из них это уже сто тысяча первый раз в этом месте или каком-то подобном. Что они провели больше времени в этих выцветших бледно-голубых пижамах, чем в своих собственных.

И впрямь как на пожизненном…

— Ну, просто провела некоторое время в компании нормальных людей. Знаете, когда разговариваешь с кем-то и не думаешь, что твой собеседник может в любую секунду снять штаны. — Головой показываю на Ильяса.

Тот ухмыляется и гордо козыряет.

— Или просто беседуешь с тем, кто способен при этом устоять на месте.

Донна краснеет.

— С тем, кто не поет все время и не вспоминает всех женщин, которых трахнул. — Обвожу взглядом соседний столик. — С тем, кто не готов разразиться слезами, услышав нехорошее слово, и кто способен спокойно закончить головоломку, когда, блин, в пределах сотни ярдов появляется кто-то еще.

Я знаю, что все они улыбаются.

— Ну, понимаете — с нормальными людьми.

Люси ухмыляется и поднимает свой бумажный стаканчик, словно предлагая тост.

Касаюсь его своим стаканчиком.

— Хотя не поймите меня неправильно, я жутко по всем вам скучала.

Вполне предсказуемые приветственные крики и стоны. Ильяс произносит: «Блин!», а Лорен бросает в меня хлебной корочкой.

— Верно, я знаю, что это звучит смешно, но и вправду скучала. Послушайте, я все равно так или иначе вернулась бы… я была просто счастлива вернуться. Во всяком случае, сейчас я чувствую себя более счастливой, чем перед тем, как поступила сюда. Я знаю, что посещение этого места никогда не стояло ни у кого в списке первоочередных дел и все такое, но все-таки тут не так уж плохо, так ведь?

— Тут просто ужасно, — говорит Боб. — Если ты не думаешь, что тут ужасно, то наверняка заслуживаешь торчать здесь.

— Хорошо. Иногда так и есть… но самая прелесть отделения «Флит» в том, что в девяти случаях из десяти тут всегда что-нибудь происходит. Да, атмосфера тут малость странноватая бо́льшую часть времени, но вы не можете не признать, что жизнь здесь не стоит на месте. Всегда есть на что посмотреть, о чем поговорить и во что вписаться. — Показываю головой на окна. — Мы все думаем, что вон там все живут полной жизнью, вольны сами распоряжаться собственным временем, но правда в том, что бо́льшая часть этого времени проходит довольно уныло и пресно.

«А кой толк вообще от этой чертовой колеи?»

— Ну, так только не здесь. Это место какое угодно, но только не… скучное.

— Лично мне уж скучно, — заявляет Лорен. — Слушать все это.

— Я просто хочу сказать, что как раз по этой причине была не против вернуться. Потому что здесь должно кое-что произойти. — Обвожу взглядом всех сидящих за нашим столиком, а потом поднимаю глаза к камере, чтобы жестко глянуть в объектив. — И что бы это ни было, я к этому готова.

Откидываюсь на стуле.

— Ладно, спасибо за внимание, дамы и господа…

Тони улыбается мне и подмигивает, а Люси и Донна вдохновенно кивают. Ильяс натурально аплодирует, и я хочу расцеловать его за это.

Ножки стула Лорен противно скрипят по полу, когда она отодвигается вместе с ним из-за стола и встает.

— Ладно, хватит уже хиханек да хаханек на сегодня… Пойду заглочу таблеточек, а потом будут «Тупые знаменитости», «Катастрофа» и «Мальчики миссис Браун».

Это объявление вечерней программы телепросмотра, тщательно составленной самой Лорен, производит эффект выстрела из стартового пистолета — если б и впрямь существовала спортивная дисциплина, предусматривающая вставание со стула, плюханье на него опять, толкотню в дверях и, в случае с Ильясом, подгребание оставшихся после всех объедков.