Хинтеркафека. Сомнений в том, что этим бродягой был Вольфганг Габриель, у Хольгера не было.

– Тот самый полицейский, который сидел в гражданском автомобиле.

– А вы уверены, что он видел именно меня? Что еще важнее, а он сам будет в этом уверен? Одиннадцать лет назад, в потемках, в течение очень недолгого времени – сможет ли ваш полицейский однозначно узнать меня в том, кого он видел тогда? Нет, оберкомиссар Вюнш, у вас на меня ничего нет.

Хольгер отчаянно пытался найти лазейку в словах Вольфганга, но не находил. В итоге он спросил:

– Так чего вы от нас хотите, господин Габриель?

– Я хочу, чтобы вы убили меня, оберкомиссар Вюнш.

Слова Вольфганга повисли в кабинете вместе с папиросным дымом.

– Я не очень понимаю…

– Завтра в восемь часов утра на Мессерштрассе – это тихая улочка на западной окраине города – кто-то из вас застрелит меня, а тело бросит в протекающую рядом реку, инсценировав самоубийство. Сами решайте, кто это будет, но что-то мне подсказывает, что завтра я увижу там вас, оберкомиссар Вюнш. За сегодняшний день я приведу дела в порядок и составлю предсмертную записку, в которой буду жаловаться на усталость и хронические боли в ноге.

– Откуда нам знать, что вы не блефуете и не сбежите, стоит нам уйти или, что того кто завтра придет на Мессерштрассе не будет ждать засада?

– Неоткуда. Вам придется мне поверить. По большому счету у вас нет выбора, вернее, он есть – вы можете не приходить вовсе, но тогда вы оставите убийцу шестерых человек безнаказанным.

Голос Франца прозвучал тихо, но отчетливо:

– А что если я убью вас прямо сейчас?

– А зачем вам это, молодой человек? Я предоставляю возможность убить меня без большого риска для вас, а вы вместо этого хотите, чтобы мой труп обнаружили в моем кабинете, без предсмертной записки, сразу после визита полицейских. Вы горячи сейчас и не рассуждаете логично, но ваш коллега, надеюсь, сможет удержать вас от необдуманных действий, как он делал это последний час.

– Почему вы сами не можете убить себя?

– Потому, что боюсь. Боюсь, что рука дрогнет в последний момент. Человек я или зверь, но у меня есть инстинкт самосохранения и я не хочу, чтобы он помешал мне.

Вольфганг все предусмотрел и Хольгера он прочитал мастерски. Если не было способа предать Габриеля суду, Вюнш готов был пойти на его убийство. Хольгер не видел иного выхода для себя, кроме как согласиться:

– Хорошо, господин Габриель, я согласен. Завтра в восемь утра на Мессерштрассе. Я хочу вас предупредить, Вольфганг: если вас там не будет, если вы решите обмануть меня – я найду вас. Я осушу все моря, если вы решите залечь на дно, вырублю все леса, если вы решите уйти в них. Вы до конца своей жизни будете оглядываться, ожидая увидеть меня. Вы поняли меня, Вольфганг?

– Да, оберкомиссар Вюнш. Поберегите моря и деревья – они ни в чем не виноваты. Я буду завтра там.

В разговор вновь вступил Франц. Он уже немного успокоился:

– Вы раскаиваетесь в том, что совершили?

– До 24-го года я не испытывал ничего. Я и сейчас не уверен, что испытываю это чувство, скорее понимаю умом, что должен раскаиваться. Хотя иногда во снах я вижу Викторию с моей племянницей, ту несчастную хромоногую женщину и младенца. Что касается Андреаса и Цицилии – я не чувствую и не собираюсь чувствовать вину за их смерть. Вы удовлетворены, молодой человек?

Майер отрицательно помотал головой. Хольгер встал и протянул руку Вольфгангу:

– Поклянитесь, что будете завтра на Мессерштрассе в восемь утра, один и без оружия.

– Оставьте это, оберкомиссар, я буду там. Впрочем, если вам так хочется… Клянусь именем своего отца, своей матери, своих братьев, своей душой и своей Родиной, что буду завтра там.

Глава 37

Этой весной в Нюрнберге

– Нельзя этого делать!

– Можно.

Стоило им отъехать от дома Вольфганга, как Майер начал убеждать Вюнша в том, что тот зря согласился на условия убийцы.

– Почему вы решили, что он не соврал?

Хольгер вспомнил, как они уходили из кабинета Вольфганга. Тот остался сидеть в полутьме, освещаемый лишь светом лампы. Он показался Вюншу очень одиноким и уставшим. «Габриель придет завтра. Без сомнения».

– Потому что он поклялся в этом.

– Да вы что, серьезно, что ли?! Мы ведь не школьники – он вполне мог соврать!

Хольгер не хотел спорить. Он принял решение и собирался воплотить его в жизнь независимо от того, удастся ему убедить Франца в своей правоте или нет. Все же грубить Майеру Вюнш не хотел, поэтому и продолжал этот разговор:

– Мог, но тогда я действительно достану его из-под земли. Кроме того, что вы предлагаете, Франц? Арестовать мы его не можем, доказать, что он убийца без его признания тоже, а отпускать его я не собираюсь.

– Я не говорю, что его надо отпустить, но почему мы не можем арестовать и как следует… обработать его в камере?

«Это его в Париже таким методам ведения расследования научили?..»

– Он не расколется, а мы вылетим с работы.

Франц был необычайно эмоционален:

– Да почему не расколется?!

– Потому, что такие люди не раскалываются. Поверьте моему опыту, Франц. А учитывая то обстоятельство, что Вольфганг является штурмовиком и, судя по его дому, не самым последним штурмовиком, мы огребем очень много последствий, стоит нам только надеть на него наручники.

– Вы что, боитесь?!

Это начинало выходить из-под контроля – Хольгер не без труда подавил волну гнева.

– Да вы что, Франц?..

Майер, поняв, что зашел за край, даже покраснел от смущения:

– Простите.

– Забудем. Я уверен, что он придет, и я уверен, что он не солгал нам сегодня ни о чем. Вольфганг дал нам шанс остановить его, так почему мы должны от этого шанса отказываться?

– Может быть, установить за ним слежку, вдруг его что-то выдаст?

– Нет, не выдаст. Как он сказал, от орудий преступления он избавился. Да и… Габриель прожил одиннадцать лет, ничем себя не выдав. С чего бы ему давать нам шанс арестовать его сейчас? Тем более учитывая, что он сможет сложить два и два и поймет, что если я не пришел на встречу, значит, за ним установлена слежка. И еще, Франц, в конце этой недели Калле… то есть, оберст Иберсбергер перекинет вас на другое дело, да и мне работать над ним больше месяца не дадут, так что шансов, что мы сможем что-то узнать благодаря слежке, практически нет.

Хольгер начинал побеждать.