Он заклеил конверт, написал адрес Тобиаса и Леонии в Буххольце, но не указал отправителя. Потом приклеил марку и положил конверт на комод в коридоре, туда, где рядом с его ключами от машины всегда лежала почта, которую нужно отвезти в Амбру. Но это письмо он собирался отправить завтра из Флоренции, поскольку ему нужно было ехать в «Икею», чтобы купить настольные и плавучие свечи, факелы, скатерти и новые бокалы. Но еще важнее было то, чтобы на почтовом штемпеле ни в коем случае не стояло слово «Амбра».

«ПРЕВОСХОДНО!» – сказал голос, и Йонатан ухмыльнулся.

После этого он сел в кресле, налил себе бокал воды и задумался над тем, что бы еще предпринять. Конечно, это было фантастическое чувство – представлять, как будет стонать, кричать и рыдать Тобиас, когда откроет это письмо, прочтет его и посмотрит фотографии. Еще хуже будет Леонии, потому что она как минимум пару часов держала ребенка на руках, а Тобиас совсем не знал его. Когда он вернулся из Нью-Йорка, девочки уже не было. Получается, Тобиас перенес потерю намного легче, чем жена. Его рана, наверное, уже зажила, а этого нельзя было допустить. Йонатан хотел, чтобы рана снова открылась, он хотел посыпать ее солью и надеялся, что Тобиас больше никогда в жизни не найдет покоя.

Йонатану хотелось забрасывать его короткими письмами и фотографиями Даниэлы, демонстрирующими, как она растет и развивается, до тех пор, пока у Тобиаса и Леонии не разорвется сердце. Они не должны по ночам думать ни о чем другом, кроме как о своем ребенке, у которого счастливое детство где-то на этом свете, но не с ними. Подумав об этом, он улыбнулся, довольный собой. Вместе с тем было ясно, что он очень рискует и ставит под угрозу безопасность собственной семьи. Наверное, все же было ошибкой выходить на контакт с Тобиасом. Страх охватил его, однако он был не настолько силен, как радость, которую Йонатан получил оттого, что только представил, как Тобиас будет мучиться.

Впрочем, у него была еще целая ночь, чтобы подумать, правильно ли будет, если он отошлет письмо. Завтра утром, в десять часов, когда он поедет во Флоренцию, мир, конечно, будет выглядеть совершенно иначе, чем сейчас – в одиннадцать часов вечера в комнате, где светится только телевизор и горит настольная лампа. И тогда он преодолеет меланхолию и сможет обо всем позаботиться.

Что-то один раз коротко щелкнуло, и включилась музыка. София вздрогнула, проснулась и подскочила на кровати. Она почувствовала, как тело мгновенно покрылось потом, и сразу даже не смогла сообразить, где тумбочка – справа или слева от нее. Дрожащими руками она нащупала широкую нижнюю клавишу радиобудильника, и монотонный механический голос сказал: «Доброе утро! Семь часов тридцать минут. Пора вставать!»

– Йонатан! – Голос Софии был высоким и пронзительным. Она принялась трясти его. – Йонатан, пожалуйста, проснись! Что-то случилось с Даниэлой!

Йонатан, как пару секунд назад София, подскочил словно от удара током.

– Что такое? Что?

– Только что позвонил будильник, уже половина восьмого! А она еще не проснулась!

С тех пор как появилась Даниэла, будильник им стал не нужен, потому что Даниэла никогда не спала дольше шести утра, самое большее – до половины седьмого, но такое случилось всего два раза.

Йонатан выпрыгнул из постели и побежал в соседнюю комнату, где стояла кроватка Даниэлы. Дверь между двумя комнатами всегда была открыта, так что София и Йонатан сразу же слышали, если у Даниэлы возникали какие-то проблемы.

Она лежала совершенно спокойно и, когда он взял ее из кроватки, открыла глазки, потерла их маленькими кулачками и засмеялась.

– София, иди сюда, все в порядке! Она сегодня просто по-настоящему хорошо выспалась!

Софии показалось, что Йонатан услышал, как упал камень с ее души. Она взяла Даниэлу на руки, покрыла ее лицо поцелуями, погладила и пощекотала ее, прижала ее к себе и что-то прошептала ей на ушко. Потом она положила девочку на комод, который был переделан в столик для пеленания, и принялась раздевать.

Йонатан поцеловал Софию в голову и исчез в ванной, чтобы принять душ.

Через сорок пять минут София и Йонатан вышли с радостно булькающей Даниэлой на руках из своей маленькой квартиры, чтобы позавтракать наверху в кухне.

Случайно взгляд Йонатана упал на комод в коридоре.

Письма на нем уже не было.

– Черт побери, где письмо, которое я вчера вечером положил на комод в коридоре? – заорал Йонатан.

Аманда демонстративно заткнула уши.

– Оно не могло никуда исчезнуть, – пробормотала она, – здесь никто не выбрасывает письма в мусор.

– Но оно исчезло! Исчезло, porcamiseria!

– А что это было за письмо? – осторожно спросила София, надевая на Даниэлу слюнявчик.

– Да какая тебе разница?! – отрезал Йонатан. – Это было письмо, причем чертовски важное!

– Может быть, оно упало за комод?

Аманда оставалась абсолютно спокойной. Она встала, чтобы сварить ребенку кашу. И не понимала, почему Йонатан поднимает шум из-за какого-то дурацкого письма.

– Я уже посмотрел. Нет там ничего!

– Или его забрал Риккардо. Он собирался ехать в Амбру. А он всегда берет с собой почту, которая лежит на комоде!

Это соответствовало действительности. Комод был местом сбора писем, которые следовало отправить. И тот, кто забирал почту из Амбры, всегда выкладывал полученные письма на комод.

Аманда раздавила банан.

– Я думаю, твое драгоценное письмо лежало здесь не просто для украшения, так что радуйся, если Риккардо отослал его.

Йонатан не мог понять, радуется ли он, что письмо отправлено. Он был в полной растерянности. Но все равно нехорошо, что письмо отослали из Амбры, а не из Флоренции. Он хотел сделать все, чтобы Тобиасу не удалось обнаружить место жительства отправителя.

– Когда он уехал?

– За несколько минут до восьми.

Йонатан посмотрел на часы. Сейчас была половина девятого. Возможно, Риккардо решит выпить кофе, прежде чем пойдет на почту.

У него появился маленький проблеск надежды.

Не раздумывая ни минуты, он выскочил из кухни, запрыгнул в машину и рванул с места так, что щебенка из-под колес разлетелась вокруг.

Тобиас молча положил письмо и фотографии на стол перед родителями. Сразу же после работы он сел в машину и поехал в Берлин. Сейчас было почти одиннадцать часов вечера.

– Что вы об этом думаете?

Тобиас встал и подошел к окну. Он хотел дать родителям время прийти в себя. Сам он определенно сотню раз перечитал эти две фразы, и с каждым разом они казались ему все более вызывающими. Злобными. Интригующими.

Его мозг уже сфотографировал эти снимки. Тысячу раз. Лиза-Мария была маленькой красавицей, самым очаровательным ребенком на свете, и тоска по ней стала настолько сильной, что сердце разрывалось. Он держал в руках тоненькую соломинку надежды на то, что она жива и что ей хорошо. Даже этого было бесконечно много. Леонии не следовало умирать. Она была бы вне себя от счастья.