— Конечно. Я никогда не брошу Машку.

— Я буду тебе звонить. И просить, чтобы сбрасывала фотки.

— Машины?

Он смеется. Мягкий, бархатистый смех. И я не выдерживаю, поднимаю руки и начинаю завязывать проклятый галстук. Только теперь Вова не вырывается с раздражением, отмахиваясь от меня, а терпеливо ждет, пока узел на галстуке не станет идеальным в глазах сонной и уже забывшей, как это делается, меня.

— Машкины, — передразнивает меня Вова. — Твои. Машкины — милые, твои — эротичные.

— Размечтался.

Заканчиваю и оценивающе смотрю на галстук. Зачем я продолжаю это делать?

— Все? Красавец?

— Неа. Скотина.

— Зато работящая.

— И опаздывающая… если не выйдешь в ближайшие минуты.

— Давай прощаться.

Прощаться — это целоваться, а я и не знала об автоматической замене этих двух слов в голове Никольского. Но после сна, в новогоднее раннее-раннее утро, наверное, вообще не способна сопротивляться. Да и ощущение щекотки в животе очень приятное, какое-то теплое. Оно приятно само по себе, без последующего продолжения.

Зато теперь я знаю, как целуется Никольский, когда хочет этого. Нетерпеливо, жадно, как ребенок, украдкой разворачивающий запретную конфету. Как будто он вдруг резко забыл, куда девать руки: проводит ими по моим плечам, запускает в волосы, рисует контуры лица.

Когда отрывается и дает мне вдохнуть, на лице видно сожаление.

— Еда в холодильнике, деньги — в моем кабинете в верхнем ящике, в охране дежурит Никита, он же вызовет водителя, если решите куда-то съездить. Телефоны в записной книжке на столе в кабинете, папа зайдет завтра. Подарок Машке под елкой. И подумай о том, что я сказал.



Делаю вид, что не услышала или не поняла вопрос, бреду вслед за бывшим мужем вниз, хотя довольно глупо провожать его до двери в его же доме, да еще и с огромной территорией. Под елкой красуется новенький велосипед, нужно будет не забыть положить туда мой подарок. И, наверное, купить что-то символическое Никольскому. В качестве благодарности за планшет… тьфу, какой бред я несу!

— Иди спать. А то я не уеду. И ты не поспишь. Это будет несправедливо, — говорит он.

Странное, давно забытое ощущение, накрывает меня внезапно и с головой. Мне кажется, что я вновь девочка, папа которой уезжает в командировку. А я встаю засветло, провожаю его и прошу привезти шоколадку из страны, в которую он собирается.

Конечно, он забудет, раскается, сводит куда-нибудь погулять. А я попрошу ее снова — и так до бесконечности. Буду ждать с нетерпением, когда же все-таки он привезет что-нибудь и получать в ответ неизменное «У тебя есть моя карточка, почему ты не можешь выбрать все, что душа пожелает и просто это купить?».

— Привези мне шоколадку, — вдруг вырывается у меня.

— Что? — Вова удивленно моргает.

— Шоколадку. Из страны, куда ты летишь. Привезешь?

— Привезу.

Ну вот. Все снова так, как всегда. Только папы давно нет, а я сижу на руинах из-за его поступков. Впрочем, если как следует напрячься, можно представить, что это лишь приготовления к стройке. Очистить фундамент от мусора и положить на него маленькую шоколадку из солнечной Италии.

Только шоколад быстро тает на солнце. Прямо как снежинки, неосмотрительно залетевшие в комнату прежде, чем дверь за Володей закрылась. Упали на ковер, сверкнули в сиянии гирлянды — и превратились в капли, которые без следа впитались в идеально чистый ковер.

Растаяли.

Владимир

Я влюбился в бывшую жену. Сам по себе этот факт ничего особенного собой не представляет: мало ли, кто в кого влюбляется? Отец вот в учительницу сына, друг — в стюардессу, партнер — в элитную проститутку. А я втрескался по уши в обычную девушку из хорошей семьи, которая даже была моей женой и родила мне ребенка. И такое бывает, иногда развод дает понять, что искра еще не потухла, что жизнь порознь невыносимее жизни вместе. И люди сходятся вновь.

Проблема только в том, что я проехался по ней катком, вычеркнул из жизни, убедил себя и всех окружающих, что с прошлым покончено и впереди новая жизнь, куда более счастливая, нежели в ненавистном браке. А оказалось, счастье так и не наступило. Все изменилось, а желание сдохнуть — нет.

Очень странно разбирать все до основания, залезать в полную задницу, а потом гордо превозмогая из нее вылезать, но именно это я и делаю. Скучаю и злюсь на гребаную работу, которая отделяет меня от дома, где Вишня с дочкой весело проводят время. Вечерами, возвращаясь в номер, я заказываю ужин и включаю ноут, где идет трансляция с камер на территории дома. Иногда мне везет, и Ксюша с Машкой в это время гуляют.

Мне хочется ее согреть, трясущуюся от холода, подпрыгивающую на месте, пока ребенок самозабвенно носится по саду и строит снеговиков. К нам пришла настоящая снежная и пушистая зима, поэтому в ход идут и санки, и маленькие детские лыжи.

— Маша, я замерзла! — хнычет Ксюха.

— Попей зимний компот! — участливо советует Маша — так она называет глинтвейн.

Я бы тоже не отказался от чашечки горячего вина со специями, а еще прогулки по зимнему лесу и вечера в компании этих двух девчонок, но на самом деле если бы не эта работа, Ксюша бы просто не жила у нас. И уговорить ее вернуться будет непростой задачей, но в тот момент, когда я решил, что хочу видеть ее рядом каждый день, хочу возвращаться не в пустой дом, где Маша и няня разрисовывают прописи, а к Ксюхе, к ее робким неубедительным попыткам держать дистанцию и мягким губкам, которые сводят с ума и не дают высыпаться, именно в эту секунду тиски, сжимающие душу, чуть разжались. И я вцепился в них со страшной силой.

В один из дней командировки я брожу по улицам, погруженный в мысли о работе, и вдруг вижу витрину магазина сладостей, а в голове словно магнитофон проигрывает тихое «привези мне шоколадку». Я готов привезти ей весь шоколадный магазин, но почему-то вместо того чтобы взять самую здоровую и пафосную, долго брожу возле витрин, выбирая. Наконец останавливаюсь на небольшой плитке с вишней и орехами, в обертке ручной работы, на которой — акварельный рисунок итальянской улочки. Это единственная вещь, которую мне бы не хотелось забыть при вылете. И вплоть до самого возвращения я держу ее на самом видном месте.

Чувствую себя влюбленным придурком, впервые купившим девушке дешевый букет жухлых гвоздик.

Я так и не придумываю никакой железный аргумент, чтобы заставить Вишню остаться. А самое мерзкое, что понимаю: я бы не остался. Нет ни одной логической причины, по которой Ксюша может ко мне вернуться, а уповать на причины эмоциональные я не привык. Любовь… любовь, как правило, умеет стремительно превращаться в ненависть. Еще несколько месяцев назад ты любил человека, а сейчас он вытаскивает из тебя душу жестокими поступками, не оставляя от любви ни единого камешка. Или казалось, ненависть была абсолютной и всепоглощающей, но вот ты сидишь и смотришь в экран ноута, где дочь гуляет с мамой на площадке перед домом и хочется позвонить и заставить глупую Вишню надеть шапку, хоть снежинки и безумно красиво лежат на ярких волосах.