«В это время русские эмигранты, — вспоминала Тучкова-Огарева, — не исключая и женщин, много толковали об убийстве Иванова Нечаевым; от самого Нечаева никто ничего не слыхал, он упорно молчал. Эмигранты разделились на две партии: одни находили, что надо подать прошение Швейцарскому правительству, убеждая его не выдавать Нечаева и заявляя, что вся русская эмиграция с ним солидарна: другие, наоборот, не признавали никакой солидарности с ним и утверждали, что не слыша ничего от самого Нечаева, нельзя сделать себе верного представления об этом деле и прийти к какому-нибудь заключению, и мы с Наташей (Н. А. Герцен. — Ф. Л.) так же думали».[598]

Сочувствующих Нечаеву практически не было, но некоторые эмигранты все же решили поддержать ходатайство. Неуверенный в исходе голосования, Огарев отправил Бакунину следующую телеграмму: «Дай мне право голосовать за тебя на собрании по поводу дел моего боя (Нечаева. — Ф. Л.) и телеграфируй тотчас же. Крайняя нужда».[599] Нечаев рисковал, встречаясь с Н. А. Герцен, но делал он это не только оттого, что хотел ее видеть, ему нужен был ее авторитетный голос.

В назначенный день вся русская колония собралась в «баварии» (пивной. — Ф. Л.) Гильса, в отдельной комнате55а. «В зале находилось уже много знакомых и незнакомых соотечественников, — вспоминала Тучкова-Огарева, — две или три висячие лампы ярко освещали всю комнату и присутствующих; наконец явился Огарев и заседание началось. Председательствовал, кажется, Мечников. По лицу Огарева я сейчас заметила, что он не совсем трезвый; все сели, Огарев — возле меня, облокотился на мой стул и дремал. Он старался внимательно слушать, что говорилось, но не мог и только изредка, кстати и некстати, говорил: «Пожалейте его. господа, просите за него» (т. е. за Нечаева). Последний ходил взад и вперед по комнате, не подходя к столу и не вмешиваясь в толки эмигрантов; однако его присутствие, вероятно, очень стесняло многих из них».[600]

Собрание закончилось за полночь общим гвалтом, конкретно о Нечаеве ничего не решили. Недели через три кто-то сочинил адрес в защиту убийцы Иванова, который пустили по рукам для подписания.[601]

Вскоре после ареста С. И. Серебренникова Нечаев поздно вечером появился в пансионе, где остановились Тата и Наталья Алексеевна с дочерью. Он пришел неожиданно для Тучковой-Огаревой и в такой форме попросил у нее разрешения спрятаться на несколько дней в их комнатах, что его пришлось приютить. Вождя московских заговорщиков не смутило крайне неприязненное отношение к нему Тучковой-Огаревой, с коей у него состоялись весьма неприятные столкновения из-за Таты. Ухаживания Сергея были неуместны, хотя бы потому, что все близкие Герцена еще не сняли траурных одежд. Возмутительное анонимное письмо с оскорбительными выражениями и угрозами в адрес семьи А. И. Герцена в равной степени относилось и к Наталье Алексеевне, а она не сомневалась в авторстве Нечаева. Сергей прятался в пансионе более недели, и благодаря помощи Тучковой-Огаревой благополучно покинул пределы досягаемости полиции.[602] Он поселился в отрогах Бернских Альп у итальянских эмигрантов-революционеров в местечке Монтей (Монте). Туда к нему выпущенный из-под стражи С. И. Серебренников привозил М. П. Сажина, прибывшего в Швейцарию из Америки по просьбе Нечаева. Сажин и Серебренников были знакомы еще по Петербургу, затем некоторое время вместе жили в Америке, работали на заводах. «На первое время, — вспоминал Сажин, — он (Нечаев. — Ф. Л.) предложил мне ведать и руководить русскими революционными делами исключительно за границею, где имеется якобы несколько групп в разных городах и, главным образом, среди молодежи. Прежде всего я должен был заняться женевскими делами, с которыми в подробностях меня познакомит В. Серебренников, самый близкий и преданный человек Нечаева, которому последний немедленно сообщит о наших решениях».[603]

С. И. Серебренников, узнав Нечаева ближе и побывав вместо него в швейцарской полиции, быстро потерял интерес к бакунинско-нечаевским приемам. Огарев давно превратился в неспособного к практической работе, Бакунин в Локарно заигрывал с итальянцами и строил европейские прожекты, бланкистские замашки молодого друга ему не очень-то нравились, в их отношениях прежний энтузиазм сильно потускнел. Верным оставался один В. И. Серебренников, сын жандармского офицера, бывший слушатель Медико-хирургической академии. Что-то надо было делать, вот и потребовался Сажин, да и он недолго оставался в соратниках. Сергей искал связей с Россией, но они не налаживались.

Из Монте Нечаев отправлял Н. А. Герцен трогательные послания. Но в середине мая 1870 года увлечение Таты Сергеем окончательно рассеялось, особенно содействовал этому приезд в Женеву Г. А. Лопатина.

С Нечаевым Лопатин ранее не встречался, но слышал о нем от своих друзей Негрескула и Любавина предостаточно.[604] Герман Александрович рассказал Наталье Александровне все, что знал о деятельности «Народной расправы» в Москве и Петербурге. Приведу отрывок из их диалога, записанного Н. А. Герцен:

— Знаете ли вы, кто такой Нечаев? Знаете ли вы, какую роль он играл в деле Иванова?

— Нет, — ответила я с большим удивлением… На это он рассказал мне трагедию этого несчастного студента, трагедию, в которой Нечаев играл главную роль. Он завлек Иванова в засаду и там прикончил его после страшной борьбы.

— Знаете ли вы рубцы на его большом пальце?

— Да, я их видела и даже спросила, что это такое, что это значит?

— Он вам не мог ответить, потому что это следы укусов его несчастной жертвы».[605]

Лопатин посетил Женеву в первой половине мая с целью объясниться с Бакуниным относительно роли Нечаева в истории перевода «Капитала» и его деятельности в русском освободительном движении. Лопатин намеревался защитить своего друга Любавина основательно и поэтому подробно рассказал Бакунину, специально приезжавшему на несколько дней в Женеву, о преступных кознях его молодого друга. Первое свидание протекало без участия Нечаева. На другой день Герман Александрович в присутствии Бакунина, глядя Нечаеву в глаза, повторил все сказанное накануне. Он объявил, что россказни основателя «Народной расправы» об арестах и побегах — чистейшая ложь, что ничего подобного не было и не могло произойти, что он организовал убийство с целью устранение несогласного и сплочения единомышленников общим поступлением, что именно Нечаев отправил Любавину возмутительное письмо от имени несуществующего «Бюро иностранных агентов» с оскорблениями и угрозами.