Но потом я, конечно, понял, что миллионы мужчин схожи с сэром Уинстоном стрижкой. «Эй, лысый! – как будто бы говорят “Парикмахеры Черчилля”. – Ты тоже можешь стать героем. Заходи, чтобы аккуратно подровнять то, что осталось».

Что бы ни подразумевалось под маркой «Черчилль» – а она может означать самые разнообразные вещи, – ассоциации, как правило, положительны, но в этом правиле есть исключения.

Скольких младенцев в сегодняшней Британии назвали бы Уинстонами? Ценность его имени и бренда до сих пор значительна, однако наблюдается ощутимое смещение, и это связано с тем, что на протяжении пятидесяти лет после его смерти ведется почти непрерывная атака на его репутацию. Один за другим по нему запускаются снаряды.

Заметный огонь ведется с правого фланга Дэвидом Ирвингом и ему подобными, которые обвиняют его не только в ведении ненужной войны с Гитлером, но и в тайном сговоре для совершения таких преступлений, как бомбардировка Ковентри (неверно) и убийство польского лидера Владислава Сикорского (вздор).

Все же в последнее время наиболее пагубными были атаки со стороны людей, исполненных благих намерений, утверждающих, что речи Черчилля, его письма и статьи нашпигованы такими идеями и выражениями, что сегодня его отправили бы в лепрозорий вопиющей политической некорректности. Его обвиняют в том, что он расист, сексист, империалист, сионист, ариец, сторонник англосаксонского превосходства и евгеники. Удаляющийся в прошлое непастеризованный Черчилль может показаться чересчур насыщенным на современный тонкий вкус.

Если умело препарировать его слова, они на самом деле могут показаться неприемлемыми («Все друзья моей дочери считают его расистом», – сказала мне одна лондонская мамаша). В обвинениях против него хватает правды, чтобы вызвать некоторое замешательство у образовательного учреждения. Когда в 1995 г. Министерство образования разослало во все школы видео по случаю юбилея Победы, оно умудрилось уделить Черчиллю лишь четырнадцать секунд из тридцати пяти минут истории Второй мировой войны.

Есть разнообразные способы защиты от тех, кто стремится применить современные стандарты к Черчиллю. Да, у него было то, что сегодня воспринимается как расистская интерпретация различий между обществами, но он ненавидел дурное обращение с любым человеком любой расы. Вспомните его гнев из-за бойни дервишей, устроенной Китченером, или ту ярость, которую он испытывал из-за надменного и кровавого обхождения с уроженцами Западной Африки со стороны супругов Лугард. Он не думал, что у белого человека было какое-то генетическое право держать кнут. Он верил в заслуги.

Будучи министром по делам колоний, он заявил в 1921 г., что в Британской империи «не должно быть барьеров, основанных на расе, цвете кожи или вере, которые могли бы воспрепятствовать какому-либо человеку достичь любого заслуживаемого им положения в обществе». Также надлежит сказать, что его взгляды на расовые различия – хотя и подвергаемые широкой критике – никоим образом не были исключительны для человека, родившегося в 1874 г., и многие другие, сознательно или неосознанно, придерживались подобных взглядов.

Порою он получал удовольствие от высмеивания лицемерия своих оппонентов. В середине войны Рузвельт попытался раззадорить Черчилля, усадив за ланчем в Белом доме рядом с миссис Огден Рид, издательницей и ярой поборницей независимости Индии.

Эта женщина, как и следовало ожидать, спросила его: «Что вы собираетесь предпринять в отношении несчастных индийцев?»

Черчилль ответил: «Прежде чем перейти к обсуждению, давайте проясним одну вещь. Мы говорим об индийцах с коричневой кожей, размножившихся непомерно при благожелательном британском правлении? Или же мы говорим о краснокожих индейцах[94] в Америке, которые, как я понимаю, почти вымерли?»

Мне думается, Черчилль один, миссис Огден Рид ноль.

Те, кто продолжают порицать его за устаревшие взгляды по расовым проблемам, могли бы вспомнить, что в США до конца 60-х гг. существовала система активной расовой сегрегации, а подобное никогда бы не потерпели в Британии.

Да, правда и то, что он говорил кое-какие вещи о евгенике, которые в наши дни звучат очень зловеще, а также о необходимости подвергать слабоумных стерилизации. Будучи молодым министром, он написал в 1910 г. Асквиту предупреждение, что «неестественный и все ускоряющийся рост классов слабоумных и душевнобольных, сочетаемый с неизменными ограничениями у пород бережливых, энергичных и более совершенных, представляет национальную и расовую угрозу, которую невозможно преувеличить».

Опять-таки он ни в коем случае не был одинок: законы о сегрегации «дебилов» принимались в парламенте подавляющим большинством голосов. В тот век люди сами были слабоумными в отношении слабоумия, и у них было очень плохое понимание психологии и генетики.

Вы можете ощутить особенность контекста, если я замечу, что в 1927 г. великий американский юрист Оливер Уэнделл Холмс написал решение суда, поддерживающее стерилизацию женщины по имени Кэрри Бак, которая была признана слабоумной вместе с матерью и дочерью. «Трех поколений идиотов достаточно», – заявил Холмс. Между 1907 и 1981 гг. в США были насильственно стерилизованы 65 000 человек.

Черчилль на самом деле говорил схожие вещи за десять-двадцать лет до того, но, к счастью, он никогда не применял эти дурацкие идеи на практике.

Снова верно, что по нынешним стандартам его можно заклеймить как шовинистическую свинью мужского пола – по крайней мере в идеологическом плане. В том не может быть сомнений.

Нэнси Астор, первая женщина, ставшая депутатом палаты общин, спросила его в 1919 г., отчего он был так холоден по отношению к ней. Черчилль дал психологически насыщенный ответ: «Я чувствую, что вы вошли в мою ванную, а у меня только губка для самозащиты». Так говорит питомец английской частной школы для мальчиков.

В марте 1944 г. был по-настоящему ужасный момент, когда в палате общин обсуждался предложенный Батлером закон об образовании и Тельма Казалет-Кеир, депутат от Консервативной партии, добилась успеха в продвижении поправки, призывающей к равной оплате труда женщин-учителей. Черчилль решил воспользоваться этим поводом для унижения своих критиков-заднескамеечников. Он превратил вопрос в вотум доверия – а за его отставку решились бы проголосовать немногие – и вынудил парламентариев отвергнуть поправку о равной оплате женского труда 425 голосами против 23.

В то время его обоснованно пригвоздили к позорному столбу, тем не менее никто не может обвинить Черчилля в женоненавистничестве – он любил умных женщин (Памелу, Виолетту) и в конце концов пересмотрел свои взгляды. Он искупил свою вину в начале 1955 г., когда одной из его последних парламентских мер стала равная оплата труда для женщин, занятых в образовании, на государственной службе и в местном самоуправлении. Он обратился к Джоку Колвиллу с предложением, чтобы женщины могли поступать в колледж Черчилля в Кембридже на общих основаниях: «Когда я думаю, что женщины сделали во время войны, то наполняюсь уверенностью, что они заслужили равноправие» (колледж все же начал принимать женщин в 1972 г.).