Трудно сказать, какое решение в тот момент было правильным, учитывая всю сложность обстановки. Понятно нежелание отдавать боевые корабли врагу. Но Германия недолго смогла ими пользоваться — уже в конце 1918 г. они попали в руки Антанты. Та в середине 1919 г. передала их белогвардейцам, то есть в русские руки. Однако в конце 1920 г. после эвакуации Белой армии из России эти корабли были уведены Антантой из русских вод. В то же время некоторые из затопленных кораблей были большевиками впоследствии подняты.

Таким оказался печальный финал славного Черноморского флота старой России. При его более умном использовании с начала войны он мог бы закончить её не на дне моря или под чужеземным флагом, а победителем на константинопольском рейде…

На Дону немцы помогли утверждению у власти атамана Краснова. Вопреки просьбам Скоропадского германское руководство не стало присоединять Крым к Украине, а создало там отдельное марионеточное правительство во главе с бывшим царским генерал-лейтенантом, мусульманином по исповеданию М.Л. Сулькевичем[247]. Используя в качестве формального повода отсутствие договора о границе между Советской Россией и самостийной Украиной, немецкие войска захватили ряд ключевых пунктов на этнографической территории Великороссии: Унеча, Готня, Белгород, Валуйки.

Правительство Советской России рассматривало сопротивление немцам на Украине как часть стратегической обороны Республики. 14 марта 1918 г. Ленин телеграфировал Г.К. Орджоникидзе (Серго), назначенному комиссаром СНК на Украине, план мероприятий: «Убедите крымских товарищей, что ход вещей навязывает им оборону и они должны обороняться независимо от ратификации мирного договора… Немедленная эвакуация хлеба и металлов на восток, организация подрывных групп, создание единого фронта обороны от Крыма до Великороссии с вовлечением в дело крестьян, решительная и безоговорочная перелицовка имеющихся на Украине наших частей на украинский лад — такова теперь задача… Совершенно нелепо со стороны Донецкой республики отказываться от единого с остальной Украиной фронта обороны…»[248]

«Перелицовка на украинский лад», вплоть до запрета комиссару Овсеенко использовать его привычный псевдоним Антонов, была необходима для того, чтобы не дать Германии повода обвинить РСФСР в нарушении мирного договора. Полностью остановить немецкое наступление слабые разрозненные советские отряды на Украине в 1918 г., конечно, не могли. Их остатки были выведены на территорию РСФСР и включены в формирующуюся Красную Армию.

На территории Украины и Белоруссии развёртывалось партизанское движение. Конечно, оно не имело такого размаха, как позднее, в Великую Отечественную войну. Это объяснялось и не столь репрессивным, как при нацистах, характером оккупационного режима, и главным образом недостатком и разъединённостью сил Советской России. При этом партизанское движение было раздвоено: одна его часть ориентировалась на большевиков, другая, причём наибольшая — на левых эсеров (потому что они, как принципиальные противники Брестского мира, считались многими «настоящей революционной» партией, в отличие от большевиков). 30 июля 1918 г. левые эсеры убили в Киеве главу германской оккупационной администрации генерала Айхгорна. Этот единичный террористический акт, конечно, привёл лишь к массовым ответным репрессиям оккупантов в отношении мирного населения. Убийство Айхгорна было только одним из звеньев в цепи акций левых эсеров, направленных на вовлечение Советской России в новую войну с Германией.

Различные формы сопротивления русского народа германской и австрийской оккупации в 1918 г. сыграли свою роль в общем ходе Первой мировой войны. Они не позволили германскому командованию максимально усилить свои войска на Западном фронте и тем самым внесли свою лепту в победу Антанты. В мае 1918 г. на оккупированных российских территориях находились 49 дивизий Центральных держав (33 германские и 16 австро-венгерских). До самого конца войны (ноябрь 1918 г.) командования Четверного союза были вынуждены держать на Востоке 28 германских и 6 австро-венгерских дивизий, которых так катастрофически не хватало им на других фронтах.

Германские и турецкие войска, ловко пользуясь принципом «самоопределения народов», оккупировали, при содействии местных националистов, также Грузию, Азербайджан и Дагестан, хотя это не было предусмотрено Брестским договором. Большевистская революция в Финляндии была подавлена германскими интервентами, высадившимися там 10 марта. В середине мая последние остатки финской Красной гвардии ушли на русскую территорию. Одновременно финские белогвардейцы во главе с бывшим царским генералом от кавалерии Густавом Маннергеймом сделали попытку захватить Петроград и объявить его «интернационализированным городом». Эта попытка была отражена молодой Красной Армией. 15 мая 1918 г. Финляндия объявила войну РСФСР, лелея планы захвата Карелии и Мурманска. Но при посредничестве Германии, опасавшейся вовлечения в конфликт с английскими интервентами, высадившимися в Мурманске, между большевиками и белофиннами начались мирные переговоры.

Германская оккупация Финляндии стала важным геостратегическим фактором. Теперь немецкие войска в любой момент могли появиться в 40 км от Петрограда — в районе нынешнего Зеленогорска, где тогда проходила граница.

Политика оккупационных властей была отчётливо социально-реставраторской. В «Скоропадии», как иронически прозвали марионеточное «государство» гетмана, и на Дону полностью восстанавливались прежние права собственников земли, банков и промышленных предприятий. Всякое проявление недовольства жестоко каралось. Атаман Краснов с удовольствием вспоминал о том времени, когда «стояли повсюду часовые в германских касках, и грозное «halt» заставляло поджимать хвосты самых смелых политических шавок»[249].

Киев под немецкой оккупацией превратился для свергнутых революцией российских имущих классов прямо-таки в «землю обетованную». «Скоропадия» виделась им образцом и оплотом того социального и политического порядка, который они, с германской помощью, надеялись вскоре установить во всей России.

Столь густое скопление классового эгоизма и социальной мстительности в одном месте пугало даже кое-кого из консерваторов. «Аристократический квартал Липки… был жутким привидением минувшего. Там собрались Петербург и Москва; почти все друг друга знали. На каждом шагу встречались знакомые типичные лица бюрократов, банкиров, помещиков с их семьями. Чувствовалось, в буквальном смысле слова, что на их улице праздник. Отсюда доносились рассказы о какой-то вакханалии в области спекуляции и наживы… Помещики торопились возместить себя за то, что претерпели, и взыскивали с крестьян, когда могли, втрое за награбленное… Все эти русские круги… были гораздо противнее, чем немцы»[250], — писал дипломат и политический деятель Г.Н. Трубецкой.