Гул плыл над горами, и ни гримерша, ни костюмерша не слышали ее криков. Удар, еще один! — и она куда-то летит… и тонет в снегу… и захлебывается им…

Когда она пришла в себя, то обнаружила, что лежит в расщелине, почти погребенная под снежной толщей. Она хотела выбраться, позвать на помощь, но вязкий тяжелый снег не пускал ее.

Съемочная площадка была как раз над ней, и она видела, как там, наверху, бежала по узкому выступу горы маленькая фигурка в шубе. Чуть поодаль стояло кресло с ее именем на спинке, валялись меховые накидки, ходили люди. Их она тоже видела прекрасно. Они казались очень близкими, но на самом деле были далеко — слишком далеко, чтобы услышать ее.

Она опять попыталась вытянуть ногу из сугроба, но не смогла.

Гул нарастал.

И вдруг что-то случилось. Как будто кто-то на вершине горы опрокинул гигантское ведро снега. Лавина.

Мгновение, и… белый ураган смел маленькую фигурку в шубе и с ревом унесся вниз. Она зажмурилась, а когда открыла глаза, увидела, что склон горы снова сияет девственной белизной и пустотой. Как будто и не было на свете бедной дурочки Зизи Шталь.

Абсолютная, потусторонняя тишина разлилась вокруг. И в этой тишине раздался ее громкий голос.

— Меня больше нет, — произнесла она и удивилась, услышав собственный голос — да кто ж тут может говорить, причем так громко?

Она почувствовала, как дрожит и как в ней нарастает нервное возбуждение. Грудь распирала изнутри странная сила, давила на ребра так, что невозможно было дышать, заставляла сердце заходиться в бешеной скачке и вдруг тяжелым рывком выплеснулась наружу, вытолкнула Иду из сугроба и поставила на ноги.

Она хотела бежать к съемочной площадке, но… Но слово «щель» неожиданно вспыхнуло в сознании.

Щель? Что такое щель? Откуда это? Открыть дверь и очутиться на другом конце света? Уснуть на белом снегу под уступом каменной горы, а проснуться под пальмой на белом песке? Перескочить в другую фильму, где нет дивы Иды Верде, а есть… Да боже мой, какая разница, кто там есть!

Она глубоко вздохнула, запахнула шубу и, с трудом пробивая себе дорогу в снегу, увязая и падая, двинулась прочь.

«Щель… щель… щель…» — колотилось в голове.

Когда начало темнеть, она подумала, что теперь точно погибнет.

«И меня съедят шакалы», — эта мысль почему-то показалась ей удивительно смешной, и она громко захохотала.

Так, хохоча, она прошла еще несколько метров и увидала тусклый огонек. К склону горы прилепилась хилая хибарка.

Она добрела до нее, ввалилась внутрь и прямо у порога упала без сознания на пол.

А когда очнулась, за окном был день. Она лежала на жесткой скамье, накрытая шерстяными одеялами, собственной шубой и чьей-то буркой. Она не знала, сколько времени прошло, и никто не мог ей этого сказать.

Хозяин — старый черкес, который, подойдя к ней и увидев, что она открыла глаза, одобрительно поцокал языком и поднес к ее рту плошку с теплым молоком, — как выяснилось, не говорил по-русски.

У старика черкеса она пряталась несколько месяцев. Дней не считала, но смотрела в небо и отмечала, как с течением времени оно меняет цвет, как удлиняется день, а вместе с ним и тень от скалистого утеса, падающая на снежную равнину перед хибаркой.

Старик иногда спускался вниз, в поселок, и возвращался с продуктами, завернутыми в местные газеты. Она все боялась, что ему расскажут о гибели русской актрисы и он поймет, кто она такая. Но он молчал. Иногда ей казалось, что он ничего не знает. А иногда, наоборот, что давно все понял.

Однажды среди газет, в которые было завернуто мясо, попались листки на русском. Из них она узнала, что «поиски тела знаменитой Иды Верде завершились, однако тело так и не было найдено. Спасательная экспедиция отозвана. Энтузиасты из числа поклонников дивы, впрочем, организовали свою поисковую группу».

Прочитав заметку, она решила, что еще не время покидать дом черкеса.

Рунич тоже приезжал в Иткол. Пытался продолжать поиски, но приехал слишком поздно — по всем срокам искать Иду было бессмысленно.

По вечерам он сидел в баре отеля, много пил и, уставившись дикими желтыми глазами в стол, твердил, что не верит в Идину смерть. Не потому, что любит ее, — просто не верит, и все.

С ним молча пил Гесс, который все видел собственными глазами. Гесс же отвез Рунича в Нальчик и посадил на поезд, который увез того домой.

Но обо всем этом Ида не узнала.

С наступлением весны старик на телеге привез ее в Нальчик.

На грязноватой немощеной главной улице, запруженной такими же телегами с тюками, мешками и домашней живностью, она разыскала лавочку ювелира. Рука потянулась, чтобы снять сережки матери, с которыми Ида почти никогда не расставалась, но опустилась, не дотронувшись до уха. Ида решительно вошла в лавочку и, не раздумывая, стянула с пальца обручальное кольцо — тонкий ободок и крупный чистый неоправленный бриллиант. Кольцо — вот чудо! — не сошло с пальца во время ее падения. Когда-то Лозинский, чтобы купить его, влез в немалые долги, которые сумел отдать только после успеха их первой детективной серии. Настоящих денег за кольцо она, конечно, не выручит, но и того, что дадут, ей хватит с лихвой.

Ювелир с удивлением и опаской глядел на женщину с русским лицом, в дорогой шубе, замотанную черкесским платком и в сопровождении старого горца. Однако первый же взгляд на кольцо решил дело. Даже если оно ворованное…

— Э-э, откуда кольцо, красавица? — спросил он, чтобы смутить клиентку.

— Сколько? — холодно сказала Ида вместо ответа.

Ювелир назвал цену. Ида назвала втрое больше. Ювелир завертел головой. Ида протянула руку, чтобы взять кольцо.

— А-а, ладно! Рэжь без ножа! — вскричал ювелир, пряча кольцо.

Выйдя на улицу, Ида попыталась всучить старику несколько купюр, но он, потоптавшись, поцеловал ее в лоб, молча залез на телегу и уехал.

Через три месяца в каюте океанского лайнера «Королева Мэри» Ида решала, какой ступит на американскую землю.

Ведерниковы-старшие получили телеграмму: «О начале организации экспедиционных работ в Пайтити вам будет сообщено». Ида надеялась, что отец вспомнит код, оставшийся у них с ее детских времен — сколько раз он читал ей заметки в иностранных журналах о попытках проникнуть в перуанскую сельву и найти таинственный сад, где растет серебряная кукуруза, а бабочки и мыши-полевки отлиты из золота. Словечко «Пайтити», название скрытого в джунглях города инков, стало у них с отцом синонимом волшебной мечты.

…Грин, выпив три стопки водки, уселся в кресле под лампионом, обтянутым зеленым шелком, и задремал.

Его в Голливуд привело тотальное безденежье, в котором он уже несколько недель влачил жизнь на Американском континенте, куда добрался волею судеб. Ушлый паренек из русских, оплативший ему виски в одном из баров, с жаром взялся за то, чтобы запустить на здешней студии экранизацию «Алых парусов».