— Тогда откуда ты знаешь, что там огонь?

Она замерла, пораженная его словами. И тут же ощутила боль — страшную боль во всем теле, в каждой его части, которой когда-либо касалось пламя: словно вся боль от ожогов, украденная у нее когда-то, разом вернулась в измученное тело... так, как возвращаются домой.

Горло Эллен свела судорога, она ткнулась лбом Натану в плечо и заплакала без слез — она думала, что от боли, но на самом деле это боль в ней плакала от радости, что снова может жить. Натан положил большую тяжелую ладонь ей на затылок, и от того, как это прикосновение не было похоже на прикосновение Глоринделя, Эллен зарыдала еще сильнее, оплакивая то, чего не могла изменить.

— Прости меня, — всхлипнула она, ткнувшись Натану в грудь опаленным лицом. — Прости меня, прости, я не смогла тебя защитить...

Толпа, вдруг словно вернувшись из небытия, разом вздохнула, будто единой грудью, и Эллен, вздрогнув, подняла голову. Она услышала усилившийся треск, будто кто-то продирался сквозь ломающиеся ветки, а потом люди разразились криками — и это были крики восторга. Эллен почувствовала, как напрягся Натан, как затвердела его рука, будто он не разделял их радости, и в то же время его сердце, к которому Эллен все еще прижималась, забилось сильнее. Он разжал руки, отпуская ее, но Эллен не двинулась с места, оставшись стоять, когда Натан побежал вперед, туда, откуда по-прежнему веяло жаром, но это уже был неопасный, беззубый жар, у которого в последний миг вырвали пищу прямо из пасти. Мысль принесла облегчение, и Эллен, закрыв глаза, отдала все свое тело во власть этого ощущения. И через несколько мгновений подумала, зная, что огонь ее слышит: «Я понимаю теперь. Ты не друг мне. Ты не жалил меня, но не оттого, что жалел. Напротив. Ты жалишь только тех, кого любишь. А меня ты отвергал. И теперь ненавидишь за то, что я тебе не отдалась, когда ты был готов меня принять, а я не видела, что твои объятия — ловушка, и на твоем лице оскал. Не видела, потому что ты меня ослепил».

Так вот, Рассел, подумала она, теперь я все о тебе знаю и больше никогда не пойду за тобой, не брошусь в тебя, и ты не оставишь ожогов на моем теле и моей душе.

— Вы живы? Миледи, вы живы? — сказал Натан и умолк — Эллен слышала, как глубоко он дышит, и поняла, что он пытается вдохнуть воздух в рот Рослин.

Глориндель, видимо, не мог этого сделать.

Через какое-то время Рослин закашляла — сипло, надрывно, будто все внутри у нее разрывалось, но Эллен уже знала, что она будет жить.

— Она будет жить, — медленно проговорил человек, голос которого она уже слышала, — человек, которого не было. — Она очищена пламенем и... выведена живой. Значит, будет жить.

— Горк, но ты же сам говорил... — неуверенно начал кто-то во всколыхнувшемся гуле голосов, но тот перебил:

— Вы все знаете старые законы. У ведьмы есть шанс быть оправданной. Эта ведьма его использовала.

— Тьма в ней все равно жива, — сказал кто-то.

— Да, жива. Но это более не наша забота. Здесь она уже никому не навредит.

Эллен пошла вперед, на толпу, вытянув руку перед собой. Она слышала, как люди отступают в стороны, чувствовала, как они смотрят на нее, — но это не были горячие взгляды и не холодные тоже, никакие, их не было, этих взглядов и этих людей. Было только одно существо, одно тело, и от него все еще пахло огнем, в котором оно только что побывало.

Пахло, да. Огонь пахнул. Солено, как слезы, которых Эллен больше не могла проливать.

Она встала на колени, нащупала его руку. Сжала пальцы, которые гладили ее по щеке, а потом били, а потом снова гладили и снова били, и так без конца. Эти пальцы безвольно поникли в ее руке, но они по-прежнему были горячи.

— Он жив, — сказала она.

— К сожалению, вы ошибаетесь, — сказал человек по имени Горк, и в его голосе действительно было сожаление.

Эллен услышала запах Натана, присевшего с другой стороны распростертого на земле тела.

— Он дышит, — возразил Натан.

— Он не умер, — согласился Горк. — Но он и не жив. Мне очень жаль, калардинец, но священный огонь, очищающий ведьм, разжигается на травах. Дым от этих трав безвреден для людей, убийственен для демонов и по-разному действует на эльфов. Если ты видел тех, которых гонят проклятые некроманты, ты поймешь, о чем я.

— Травы? — прохрипела Рослин — Эллен узнала ее голос, хотя он стал ниже на несколько тонов. — Там... травы... вы жгли там травы... которые...

— Маленькая ведьма, ты не смеешь задавать вопросы. К тому же ты и так знаешь ответы, — сказал Горк, но в его голосе слышалась не враждебность, а уважение.

Какие они странные, подумала Эллен, сжимая безжизненные пальцы Глоринделя. Глэйв говорил мне, что они не похожи на нас, но... но какие они все же странные.

Она не хотела задавать следующий вопрос, но кто-то должен был его задать.

— Теперь он умрет?

— Вероятно, да. Простите нас, мы не хотели этого. Мы хотели только очистить ведьму. Но вы сами ее очистили. Видно, это воля небес, чтобы сложилось так, как сложилось.

— Мы можем уйти отсюда? — после недолгого молчания спросил Натан.

— Это не от нас зависит, калардинец.

Нет, подумала Эллен, конечно, не можем. Нам некуда больше идти. Мы уже в конце пути.

Снова стало тихо, только трещал огонь и хрипло дышала Рослин, а потом Горк сказал, кажется, ни к кому не обращаясь:

— Теперь я понимаю, зачем этим демонам нужны эльфы.

— Вряд ли все они такие, как этот, — сказал Натан. Эллен услышала, как он поднялся. И как подошла Рослин, тоже встала на колени, взяла другую руку Глоринделя и, наверное, прижала его пальцы к своему лицу.

Он все же спас ее, подумала Эллен. Он почему-то спас ее, хотя и знал, что она такое. И почему-то я сделала это возможным. Я, именно я. Он сделал это, потому что там была я... я стояла и смотрела в его душу из глаз Натана. И под моим взглядом он не смог поступить иначе. Не смог и дальше притворяться хуже, чем есть...

Или чем был.

«Простите, мой возлюбленный господин, — подумала Эллен. — Но я, наверное, все-таки спасла вас... от вас самого, как и обещала».

И на мгновение ей показалось, что он пожал ее пальцы.

Натану снился огонь. Огонь был внутри него, но сам он был кем-то другим. Это было странное ощущение, но во сне Натан чувствовал, что все правильно. И иногда, в редкие мгновения, чувствовал это и наяву. Это ощущение — мучительная смесь скорби с чувством правильности — возникло в нем в тот миг, когда в дрожащем воздухе из дыма и огня появился Глориндель, неся Рослин на руках. Он прошел десять шагов, положил ее на землю и лег сам. За те бесконечные мгновения, пока он шагал от горящего сарая к толпе, Натан не сводил глаз с его лица и знал то, что несколькими минутами позже сказал деревенский колдун: этот эльф уже не жив. Пока что он двигается, но это уже только оболочка. А сам он очень, очень далеко.