задолго до его смерти, тем не менее решил на всякий случай на этот раз подстраховаться; и по его приказу цензура под разными предлогами задерживала публикацию значительного куска этих воспоминаний в журнале “Новый мир" — номер с ними появился с огромным опозданием, только после смерти Брежнева, в январе 1983 года, когда предсмертные указания Брежнева уже не имели никакого значения.

Став Генеральным секретарем и подражая Ленину в его демократической терпимости к слабостям партийных товарищей, Андропов долго себя сдерживал и старался не обращать внимания на то, как Черненко непрерывно, все заседания Политбюро напролет курил, зажигая каждую новую папиросу от гаснущей: привычка крестьянина, экономящего спички. Сам Андропов не курил и к табачному дыму испытывал острую идиосинкразию. Он даже пожаловался журналисту из “Шпигеля" (Рудольфу Аугштейну) на то, что курение на официальных заседаниях Политбюро по четвергам — настоящая проблема. Однажды он не выдержал и когда Черненко в очередной раз надолго закашлялся, спросил его:

— Константин Устинович, по секрету, один вопрос: как давно вы курите?

— С девяти лет, Юрий Владимирович, — не без гордости ответил Черненко.

— И вы думаете, что это для вас бесследно пройдет? Посмотрите, какой у вас тяжелый, затяжной кашель. Товарищ Чазов (кремлевский врач и член ЦК) мне говорил, что у вас эмфизема легких на почве курения. Я это к тому, что если вы о других не думаете, то о себе хотя бы подумали.

Человек, сообщивший нам об этом эпизоде и сам знающий его из первых рук, добавлял, что разговор в Политбюро имел совершенно необычные последствия: Черненко бросил курить не только в присутствии Андропова, но и вообще — причем в тот же день. Он был заядлым курильщиком при заядлом курильщике Брежневе и он перестал им быть, когда его боссом стал враг курения. (Увы, это не спасло его, было слишком поздно — он умер от эмфиземы легких).

Услужливый и угодливый со своими хозяевами и равнодушный к насмешкам своих кремлевских коллег, Черненко становился совсем другим, когда разговаривал с подчиненными. Бывший заместитель Генерального Секретаря ООН, невозвращенец Аркадий Шевченко вспоминает как дрожал “подобно мыши" советский посол в этой организации Яков Малик, сам с имперскими замашками, когда его распекал приехавший в Нью-Йорк с ревизией Черненко, а в другой раз был свидетелем, как тряслась телефонная трубка в руках влиятельного помощника Громыко Василия Макарова, когда тот разговаривал с Черненко и на все отвечал быстрыми и покорными “да" — человеку, которого самого прозвали в Кремле “Да, Леонид Ильич“. О грубости в разговоре с подчиненными вспоминают все, кому “посчастливилось" с Черненко разговаривать или кто на этих беседах присутствовал. Многие отмечают еще одну его черту: Черненко очень любил стучать кулаком по столу. Похоже, что долгие годы раболепства и пресмыкательства не прошли все-таки для него даром, и на подчиненных он отыгрывался за свои унижения перед начальством.

Автобиография Черненко, как и его официальная биография, подробно, с указанием дат, рассказывает о том, что он делал и какие посты занимал до 1933 года включительно и с начала 40-х годов, однако полностью опускает середину и вторую половину 30-х годов — кульминацию сталинского террора. Этот странный, временной пробел бросался в глаза при самом поверхностном взгляде на опубликованную на первых страницах всех советских газет справку о Черненко посде его вступления на пост генсека. Вот соседние с этим хронологическим вакуумом цифры: 1929–1930, 1930, 1931, 1933–1943, 1945, 1948 и т. д. Где пропущенные 10 лет? Чем занимался Черненко с 1933 по 1943 год? В его биографии указано, что до 1933 года Черненко служил в пограничных войсках, а после окончания службы в армии был на партийной работе в Красноярском крае, откуда родом. Год окончания службы в армии, либо год начала его партийной деятельности не указан — поэтому вопрос о том, в чем именно заключались его обязанности на военной службе после ухода из пограничных войск, остается без ответа.

„Сразу же после его назначения на высший имперский пост советская пропагандистская машина, работая скорее по инерции, на холостом ходу, и пользуясь предыдущими трафаретами, начала создавать вялый культ Константина Черненко. Ораторы и журналисты стали по любому поводу и без оного упоминать его имя и цитировать — к примеру, московский партийный босс Виктор Васильевич Гришин в своем предвыборном выступлении 21 февраля 1984, всего через неделю после инаугурации Черненко, упомянул его имя 26 раз. “Правда" опубликовала большую статью его дочери Елены Черненко. Кинематографисты приступили к съемкам в Казахстане фильма “Паренек с границы" — о службе в начале 30-х годов на Китайской границе молодого пограничника-добровольца Кости Черненко и проявленном им мужестве в борьбе с антисоветскими бандами (то есть с партизанами-националистами, которые отчаянно, как сейчас афганские патриоты, боролись за независимость своих маленьких среднеазиатских стран от России). А так как во Второй мировой войне Черненко не участвовал и его эпизодическое пограничное прошлое было единственным романтическим проблеском в его заурядной партийной биографии, то именно на нем делали упор советские газеты и журналы.

За день до открытия сессии номинального советского парламента, который избрал Черненко номинальным Президентом, газета Министерства обороны “Красная Звезда" опубликовала статью Командующего войсками Дальневосточного пограничного округа генерал-лейтенанта Василия Донского: “Это было горячее время, и у наших пограничников были чуть ли не ежедневные стычки с врагами Советской власти. В этих сражениях с бандитами, Константин Черненко продемонстрировал мужество и отвагу. Он был метким стрелком, без промаха бросал гранаты. Отличный наездник, он всегда возглавлял отряды, которые посылались на границу". Увы, и в “Красной Звезде" карьера Черненко обрывалась на этом месте, и читатель снова оставался в полном неведении, как дальше в 30-е годы складывалась судьба этого меткого стрелка и ловкого наездника, пригодилось ли ему когда еще его умение обращаться с огнестрельным оружием. А это важно для понимания не одного только Черненко, но и всего поколения кремлевских геронтократов, к которому он принадлежал.

Неожиданный ответ на этот интригующий вопрос можно найти в вышедшей в 1958 году в Западной Германии на русском языке брошюре под названием "Ежовщина". Книга посвящена кровавой вакханалии, которую чекисты устроили в Днепропетровске и подписана соответствующим псведонимом "А.Днепровец" — прозрачный намек на то, что ее ' следует рассматривать не как журналистское либо историческое исследование, но как прямое свидетельство очевидца, либо чудом выжившей жертвы.

Подробности, которые приводил пожелавший по понятным причинам остаться неизвестным автор, также свидетельствовали о ее документально-мемуарном характере. Среди прочего, он рассказывал о расстрелах, которые происходили по ночам в гараже Днепропетровского НКВД. За исключением нескольких членов этой карательной организации, двух