Должен быть шум.

Должна быть драка.

Джон Мартин пел о людях, сошедших с ума. Второй композицией на диске была «Благодать и опасность», следом шла «Скверно, Джонни»…

— Он поет о моей жизни, — пожаловался Ребус, обращаясь к бокалу с виски.

Как ему быть, что делать с собой, со своей жизнью, если Кафферти и в самом деле станет недосягаем? А вдруг Стоун со своими очкастыми умниками и впрямь сумеет посадить гангстера без шума и пыли, строго по науке?

Нет.

Должен быть шум.

Должна быть драка.

Должна пролиться кровь…

Ребус припарковался на улице напротив полицейского участка Гейфилд-сквер. Отсюда ему было хорошо видно, как мельтешат перед входом репортеры и как — в зависимости от времени прибытия съемочной группы — устанавливается или разбирается телевизионная аппаратура. Несколько журналистов расхаживали по тротуару, прижимая к губам мобильные телефоны. Каждый из них зорко посматривал в сторону коллег, чтобы, не дай бог, не быть подслушанным и в то же время — не поддаться соблазну подслушать самому. Фотографы пытались найти ракурс, с которого не слишком бросалась в глаза обнажившаяся, а местами и обвалившаяся штукатурка на фасаде полицейского участка.

Со своего наблюдательного пункта Ребус разглядел и нескольких входивших в здание сотрудников в штатском. Некоторых — в том числе Рэя Рейнольдса — он знал, остальные были ему незнакомы, но по повадкам было сразу видно: это — детективы. Скорее всего, именно эти люди и были приданы следственной группе Шивон «на усиление».

Ребус медленно жевал, откусывая кусочки от купленного на завтрак рулета. Вместе с рулетом он взял кофе, газету и апельсиновый сок. В газете появились новые подробности, касающиеся странного заболевания Литвиненко (версия об отравлении все еще оставалась под вопросом), но о Федорове не было сказано ни слова. Чарльзу Риордану был посвящен один коротенький абзац, размещенный в самом конце, где обычно печатались некрологи. Из заметки Ребус узнал, что Риордан работал в нескольких рок-турах еще в 80-х: упоминались «Биг Кантри» и «Дикон Блю».[18]Цитировался один из участников концертов, сказавший, что «Чарли прекрасно сводит звук, он мог бы работать даже в самолетном ангаре». Еще раньше Риордан был сессионным музыкантом: он играл с «Назаретом», с оркестром Фрэнка Миллера и братьями Сазерленд, и Ребус подумал, что среди его раритетных альбомов наверняка найдутся такие, в записи которых Чарльз принимал участие.

— Эх, кабы знать раньше!.. — сказал себе Ребус.

Глядя на толпу репортеров перед участком, он гадал, кто мог слить прессе информацию о том, что смерти Федорова и Риордана связаны между собой. Впрочем, какая разница, если это обстоятельство рано или поздно все равно бы всплыло? Куда больше Ребуса заботило другое: он собирался попросить кое-кого об одолжении, а это означало, что взамен ему тоже придется чем-то делиться. Теперь он этой возможности лишился. Впрочем, Ребус пока не видел человека, который был ему нужен, зато тот, кого ему видеть не особенно хотелось, был тут как тут. Из подъехавшего к участку служебного лимузина выбирался сам Корбин. На мгновение он замер, позируя десяткам репортеров, и Ребус получил возможность подробно рассмотреть отутюженную форму, сверкающую фуражку и черные лайковые перчатки начальника полиции. Теоретически Корбин мог надеть форму «для поднятия боевого духа» подчиненных, но Ребус хорошо знал своего начальника и не сомневался, что его заранее предупредили о присутствии репортеров. Корбин буквально млел в присутствии представителей четвертой власти, воображая, будто все они готовы плясать под его дудку. Что ж, блажен, кто верует… И Ребус, достав мобильник, позвонил Шивон.

— Боевая тревога, — предупредил он.

— Кто и где?

— Корбин собственной персоной. Он сейчас красуется перед репортерами, но минуты через две вы будете иметь удовольствие его лицезреть.

— Ты где-то поблизости?

— Не бойся, он меня не увидит. Как вообще дела?

— Собираемся еще раз побеседовать с Нэнси Зиверайт.

— Не знаешь, Андерсон больше не появлялся на ее горизонте?

— Нет, насколько мне известно. — Шивон немного помолчала. — А чем ты сам собираешься заняться — кроме как сидеть в машине перед входом в участок, разумеется?

— Откровенно говоря, — сказал Ребус самым доверительным тоном, — я рад, что мне не нужно заходить в участок… Согласись, что по сравнению с такими асами сыска, как, например, Рейнольдс Крысий Хвост, я бы выглядел бледновато…

— Пожалуй…

— Кстати, мне показалось, что несколько минут назад я видел юного Тодда, который входил в участок. И он был в новеньком костюме…

— Да.

— А я было подумал, что теперь, когда мы узнали, что его брат тоже в этом завязан, ты отправишь его обратно в патруль.

— Филлида тоже на это надеялась, но я считаю — он может оставаться в группе, по крайней мере до тех пор, пока не прослушает все двести с лишним часов записей городских шумов, сделанных Риорданом. Таким образом, Тодд не будет принимать в расследовании активного участия, а помощь…

— А с шефом ты свое решение согласовала? Макрей в курсе?

— Это моя забота, не твоя.

— А-а!.. — воскликнул Ребус, увидев, что Корбин в последний раз приветственно махнул репортерам и скрылся за дверями. — Он вошел, — добавил Ребус в телефон.

— Я, пожалуй, пойду готовиться, — отозвалась Шивон. — Должна же я изобразить удивление!..

— Ты должна изобразить приятное удивление, — поправил Ребус. — Может, заработаешь еще один плюсик в личном деле.

— Вряд ли. Я собиралась поговорить с Корбином о твоем отстранении.

— Напрасно. Все равно ничего не добьешься.

— И тем не менее… — Было слышно, как она перевела дух и прошептала вполголоса: — А вот и он, легок на помине…

Телефон заглох. Ребус убрал его в карман и нетерпеливо пробарабанил пальцами по рулю.

— Где же ты, Мейри?.. — пробормотал он.

Но не успел Ребус произнести эти слова, как из-за угла Ист-Лондон-стрит появилась сама Мейри Хендерсон, бодро шагавшая по направлению к полицейскому участку. В одной руке у нее были зажаты блокнот и карандаш, в другой — коробочка диктофона, на плече болталась большая черная сумка. Ребус несколько раз нажал на сигнал, но Мейри не обратила на него внимания. Он снова загудел — с тем же результатом. Не желая привлекать к себе внимание, Ребус оставил свои попытки и, выбравшись из салона, встал рядом с машиной. Мейри на ходу поговорила с коллегой, потом поймала за шиворот одного из репортеров и стала допытываться, что он успел заснять. Этого парня Ребус знал — кажется, его звали Мунго, когда-то давно он работал с Мейри. Не переставая беседовать с фотографом, Мейри прочла поступившее на мобильник сообщение, потом стала набирать номер. Прижимая аппарат к уху, она сделала несколько шагов подальше от толпы — туда, где в середине Гейфилд-сквер находился небольшой травяной пятачок. На траве валялись пустые бутылки, пакеты из-под картофельных чипсов и другой мусор, при виде которого Мейри недовольно нахмурилась. Потом она подняла глаза и увидела Ребуса.