— Но там можно было всегда поговорить с кем-нибудь, хотя бы с какою-нибудь старухой или ребенком, а здесь не видишь целый день ни души.

— Возможно ли это? — спросил Уэстон. — А мне казалось, что люди должны приходить издалека, чтобы поговорить с такою красивою и умною девушкой, как вы.

— О, охотников проводить здесь время было бы немало, если б я только позволила, — возразила мисс Бонд, гордо вскинув голову. — Но мне таких гостей не нужно, и я никогда не поощряла их, хотя меня и называют кокеткой.

— А вас разве называют кокеткой? — спросил Уэстон. — Но вы слишком умны, чтобы не знать, что злословие есть род дани, которую общество платит людям с высшими достоинствами. Если бы вы не были самою хорошенькою девушкой на расстоянии двадцати миль вокруг, никому не было бы дела до вашего кокетства. Иные женщины отдали бы все в мире, чтоб иметь вашу репутацию.

Мисс Бонд не стала оспаривать справедливость этих замечаний.

— Я не обращала бы ни малейшего внимания на эти сплетни, — отвечала она, — если б отец не бранился и не зачитывал меня Священным Писанием, как будто я дочь Сиона или была когда-нибудь на Семи Холмах. Но недолго осталось мне терпеть такое мучение. Я скоро брошу эту скучную берлогу и возвращусь в Райтон.

По тону последних слов Уэстон тотчас же понял их смысл.

— Вы намерены выйти замуж? — спросил он.

— Да, и очень скоро. Я долго колебалась, но наконец потеряла терпение и решилась пристроиться.

— Пристроиться! — воскликнул Уэстон. — Какое ужасное слово и какое ужасное понятие оно выражает. Такая прелестная бабочка, как вы не должна никогда пристраиваться к какому-нибудь одному цветку, когда все сады мира к ее услугам. Пристроиться! Это значит покончить со всеми жизненными надеждами и связать себя навеки с каким-нибудь коттеджем в Райтоне. Если бы вы знали себе цену, моя милая мисс Бонд, вы не думали бы о таком самопожертвовании. Девушка с высшими достоинствами не должна бы и думать выходить замуж раньше тридцати лет. Может ли она оценить свои шансы, пока не достигнет зенита своей красоты? В восемнадцать лет она может сделаться невестой садовника, а в двадцать восемь герцогиней. Но, может быть, вы не знаете истории бедной девушки, которая сделалась неожиданно русскою императрицей, и историю знаменитой Полли, которая сделалась герцогиней Бальтон, хотя далеко уступали вам в красоте.

— А вы знали эту Полли? — спросила мисс Бонд с любопытством. Ей очень нравилось направление разговора. Честолюбивые желания запали в ее душу даже в одинокой южной сторожке, но самые нелепые планы, какие мог создать ее необработанный ум, были ничто в сравнении с теми, которые развивал пред ней Уэстон.

— Нет, — отвечал он, смеясь. — Я не имел чести знать Полли, Она жила до меня. Но я видел ее портрет, сделанный Гогартом, портрет женщины бесцветной, с резкими чертами лица. Вы в тысячу раз лучше ее.

Он взглянул на свои часы. Эта болтовня, хотя и очень приятная, была тем не менее пустою тратой времени, а тратить даром время было не в характере Уэстона. Он вышел из дому с намерением сделать дело до завтрака.

— Вы, вероятно, знаете Брайервудскую ферму, мисс Бонд? — спросил он.

Девушка подняла на него изумленные глаза. Этот внезапный переход от восторженных комплиментов к самому обыденному вопросу привел ее в недоумение.

— Конечно, знаю. Брайервуд это ферма мистера Редмайна.

— Да, мистера Редмайна, сколько мне помнится. Но Редмайн эмигрировал, так я слышал. Они уехали в Австралию?

— Уехали, и опять приехали, — отвечала мисс Бонд, помахивая ключом, от калитки, с видом оскорбленного достоинства. — Она не могла помириться с бесцеремонным переходом от разговора об ее красоте и об ее шансах выйти за герцога к такому прозаическому предмету, как Брайервуд.

— Опять приехали?

— Да, то есть Ричард Редмайн приехал, и давно уже приехал. Говорят, он страшно изменился, и те, кто знали его хорошо лет пять тому, назад, едва узнают его теперь.

— Отчего же он так изменился? — спросил Уэстон с сильнейшим любопытством.

— От неприятностей, — . отвечала мисс Бонд.

— От каких же неприятностей! Денежных?

— О, нет! Говорят, что он привез несметное богатство из Австралии, и мог бы купить Клеведон, если бы захотел. Не в деньгах дело, а есть другая причина, что он так мрачен. Я встретила его однажды в сумерки — говорят, он никогда не выходит из дому днем — и испугалась его сердитого лица. Я едва узнала его, однако я поклонилась и пожелала доброго вечера, а он только кивнул мне головой, и взглянул на меня каким-то диким взглядом.

— Плохие признаки, мисс Бонд, — заметил Уэстон.

— Боюсь, что мистер Редмайн на плохой дороге. Но почему же он так изменился? Если не вследствие денежных неприятностей, то вследствие каких же других?

— Вы здесь, вероятно, приезжий, если не знаете того, что известно всем, но вы так интересуетесь Редмайном, что можно подумать, что вы его знаете, — возразила мисс Бонд, все еще сердито помахивая ключом, но все более и более увлекаясь разговором о чужих делах.

— Я много слышал о нем, но не знаю всех его семейных дел, — отвечал Уэстон с нетерпением. — Так какие же неприятности? Что было их причиной?

— Его дочь, — отвечала девушка.

— Его дочь?

— Да, его единственная дочь, которую он боготворил. Она умерла, пока он был в Австралии.

— Умерла! Это тяжелый удар, но тем не менее такой, к которому должен быть готов всякий отец, — возразил практический Уэстон. — И только?

— Она умерла внезапно, — добавила Джанна торжественным тоном.

— Наложила на себя руки? — спросил Уэстон с возрастающим интересом.

— Нет, не думаю, хотя никто не знает ничего достоверного. Редмайны были необычайно скромны на этот счет. Она бежала из родного дома.

— О, так она умерла не дома?

— Да, она бежала из дома, но никто не знает, куда или зачем она бежала, где она умерла, и кто присутствовал при ее смерти. Все это касается, конечно, только ее отца и ее родных, но людей, вы знаете, не заставишь молчать, и так как Редмайны сделали из этого тайну, то все заключили, что на заднем плане было что-нибудь, о чем неудобно говорить.

— О чем неудобно говорить? — повторил Уэстон. — Очень может быть. Любовник, например. Вы ничего не слыхали о любовнике?

— Нет, не слыхала. Мисс Редмайн была самая скромная девушка во всем околотке. Отец посылал ее в пансион в Вельс и воспитал как барышню. Нет, я ничего подобного не слыхала. В последнее лето пред ее смертью у них жил один джентльмен, но его имя никогда не упоминалось у нас в связи с ее именем.

— Не помните ли вы, как звали этого джентльмена?

— Нет, В то время я, вероятно, слышала его имя, но теперь не могу припомнить.

— Но вы его видели?