— У меня не очень много, — сказал я, — хватит разве что на поболтать…

— Я серьезно! — Йогге поднялся на ноги. — Это мой шанс. В Кристиансанне таких мест нет.

— Прости, Йогге. Рад бы помочь, да не могу, — сказал Бьорн.

— Вот и я тоже, — подхватил Харалд.

— Ну что за херня, — расстроился Йогге.

— Ты по старинке попробуй, — посоветовал Бьорн. — Склей кого-нибудь. Тут девчонок полно.

— Легко тебе говорить, — сказал Йогге.

— Да ладно. Давай, пошли, посмотрим, что получится, — и Бьорн потянул Йогге за собой.

В ту ночь хмель одурманил меня, как никогда прежде. Словно прохладная зеленая река заструилась по моим венам. Я стал всевластным. Когда мы стояли возле бара, я приметил на танцполе девушку на год или два старше меня, блондинку с чудесным, да, невероятной красоты лицом. Когда наши взгляды встретились во второй раз, я решил действовать и быстро преодолел две отделяющие меня от танцпола ступеньки. В этот момент песня, под которую она танцевала, сменилась другой, девушка отошла к стене и встала там рядом с тремя другими. Я пошел следом, встал перед ней и заявил, что видел ее на танцполе и что она потрясающая. You looked amazing[41], — сказал я. Она улыбнулась и, чуть склонив набок голову, сказала «спасибо». Я спросил, американка ли она. Да, так и есть. Но она живет здесь? Нет, она живет в штате Мэн. Они все приехали из Мэна. А я откуда? A small barbaric country up north[42], ответил я. We are in fact the first generation who knows how to eat with fork and knife[43]. И я повернулся к приятелям, наблюдавшим за нами из бара. I’m with them, сказал я, we are football players, on a training camp here. Do you want to dance?[44]

Она кивнула.

Она согласилась!

Мы вернулись на танцпол. Я обнял ее. От прикосновения к ее телу в голове у меня поднялась настоящая электрическая буря. Мы кружились и кружились, иногда я прижимался к ней, иногда отстранялся и смотрел ей в глаза. What’s your name[45], прошептал я. Melody, шепнула она. Melody? — переспросил я. Нет, Мелани! — улыбнулась она.

Когда песня стихла, я поблагодарил ее за танец и вернулся в бар, к своим.

— Как тебе это удалось? — спросил Бьорн.

— Подошел и спросил. Я и сам не ожидал, что так просто будет. Охренеть.

— Иди к ней! Чего ты тут-то стоишь?

— Да ясное дело. Только выпью еще чуток. Последний вечер, вот засада-то.

Автобуса ждали к трем. Было уже полтретьего. Времени почти не оставалось, и тем не менее я все оттягивал момент, по-прежнему ощущая ее, упиваясь призрачным наслаждением: ее грудь, о, ее грудь, как она прижималась к моему телу, едва заметно напирая, дразня, — все это еще не успело забыться, а подойди я к ней снова, и новые обстоятельства, возможно хуже прежних, поглотят то, что было до этого. Стремительно, один за другим, я выпил два бокала вина и снова направился к девушкам. Когда я подошел, она просияла. Ей захотелось потанцевать. И мы танцевали. После мы стояли в углу и болтали, остальные уже кучковались ближе к выходу, я сказал, что мне пора, и она захотела меня проводить. Я взял ее за руку и мы остановились на улице, неподалеку от уже заведенного автобуса. Где ты живешь? — спросил я, и она назвала отель. Нет, не здесь, сказал я, в Мэне? Я тебе письмо напишу. Можно? Да, ответила она и назвала адрес. Записать мне было нечем. Может, у нее ручка найдется? Нет. «Пошли! — крикнули из автобуса. — Мы уезжаем!» Ладно, я запомню, сказал я, скажи еще раз. Она сказала, и я два раза повторил его вслух. Я тебе напишу, пообещал я. Она кивнула и посмотрела на меня. Я наклонился и поцеловал ее. Обхватил ее рукой и притянул к себе. Мне надо идти, сказал я. Удачи тебе в твоей варварской стране, улыбнулась она. Остановившись перед дверьми автобуса, я помахал ей и поднялся в салон.

Все сидевшие внутри захлопали. Раскланиваясь направо и налево, я уселся рядом с Бьорном. Пьяный, довольный и смущенный, я помахал ей, когда автобус проезжал мимо.

— Паршиво, что мы не в первый вечер познакомились, — сокрушался я.

— Она адрес оставила?

— Ясное дело. Я его запомнил. Она живет в…

Я забыл. Адрес напрочь стерся у меня из памяти.

— Ты чего, не записал? — спросил Бьорн.

— Нет. На память понадеялся.

Он расхохотался.

— Во придурок, — бросил он.

Мы продолжили праздновать у нас в номере. Бьорн нечаянно разбил лампу — держа в руке бутылку, он повернулся и задел ею стеклянный плафон. Кто-то еще — кто именно, я проглядел, — просто веселья ради разбил вторую. Тогда я снял со стены большую картину, бесившую меня всю неделю, и выбросил ее в окно. Она пролетела пять этажей и, ударившись об асфальт, со звоном разлетелась. В номере под нашим загорелся свет. Ты чего, охренел, испугался Бьорн. Да ладно тебе, успокоил его я, возьмем картину в коридоре и перевесим сюда. Никто сроду не догадается. Но она же там внизу валяется! Я ее уберу, пообещал я. Сказано — сделано. Я спустился на лифте вниз, вышел через пустое лобби на улицу, где собрал все осколки и спрятал их в фонтан, поближе к стене, так что заметно было, только если подойти вплотную. Возвращаясь обратно, я снял одну из картин со стены в коридоре. Похоже, случившееся отрезвило всех остальных, потому что когда я вернулся, то обнаружил в номере только Бьорна. Закрыв глаза и разинув рот, он лежал на кровати. Я повалился на постель и вырубился.

На следующий день мы собрали вещи, позавтракали и собрались уезжать. Когда мы укладывали багаж в автобус, к нам выскочил директор отеля. Он спросил, кто жил в пятьсот четвертом номере. Там жили мы с Бьорном, поэтому мы подошли к нему, а он, низенький человечек, аж подпрыгивал от ярости. People like you should not be allowed to live in a hotel[46], выкрикивал он. You have to pay for this![47] Нам стало неловко. Мы извинились, сказали, что мы не нарочно и что мы заплатим. Кажется, мы даже поклонились ему. Остальные стояли вокруг и ухмылялись. К нам подошел Ян, сопровождающий. Он сказал, что все уладит, что директору мы сполна возместим причиненный ущерб, он очень сожалеет, они молодые, в этом возрасте всякое случается, мы снова поклонились и залезли в автобус. People like you should not be allowed to stay in a hotel, снова завизжал он; Ян вытащил бумажник и протянул директору отеля пачку банкнот, автобус тронулся, Ян запрыгнул внутрь, и мы медленно выехали на дорогу, а директор с ненавистью смотрел нам вслед.