Двери открылись и закрылись за мной. Я направилась к стойкам регистрации. Я посмотрела через двери сквозь толпу людей. Его не было.

«Теперь мне нужно написать книгу, – подумала я. – Как, черт возьми, я это сделаю?»

Когда я стояла в очереди, я поняла, что плачу. Я не была уверена почему. Я знала, о чем писать. Я знала, что я должна сказать, но все было как-то разрозненно, хотя на самом деле не было.

Я представила, как Энтони сидит в кафе в тот день, когда я собрала миллион на Kickstarter, смотрит на меня, качает головой, пытаясь терпеливо ждать.

Я подумала обо всем, что я оставляла здесь. Холод, зиму, рак, ненависть, прошедший год.

Может ли ненависть вернуться после ремиссии?

В моей голове начали появляться изображения, пока я стояла в очереди с паспортом в руке.

Все точки. Kickstarter, отрицательная реакция фанатов, взрыв, поэма, вечеринки, отмена тура, Энтони, сидящий на больничной койке пока в его вены вливали химию, выступление на TED, массажистка. Книга.

Нил.

Все те ночи, когда я держала его в объятиях, пока он рассказывал мне свои тайные истории из детства, делился своими страхами и беспокойствами.

И все те ночи, когда он обнимал меня, когда я терялась в своем страхе, страхе принять его помощь, страхе за Энтони, страхе, что я занималась не тем делом, страхе выглядеть слабой в глазах других. Королева просьб, которая сама стыдилась просить.

Фанбаза, хаос тех сложных и креативных путей, с помощью которых мы просили и помогали друг другу, утешали друг друга. Все странные обмены деньгами, песнями, слезами, едой, кроватями, подарками, историями.

Все те люди, которых я обнимала. Сердца которых затронула. Люди, которые затронули мое сердце. Все те места, в которых мы находили странное утешение друг в друге… Весь тот беспорядок соединенных человеческих жизней.

Я вытерла глаза, достала телефон из кармана и написала Нилу сообщение.

Если ты достаточно любишь людей, они подарят тебе весь мир.

* * *

Спустя несколько недель после моего приезда в Австралию на книжный марафон, я прогуливалась по оживленным улицам Мельбурна во время фестиваля White Night, во время которого пешеходы могли свободно гулять по центру города всю ночь напролет до наступления светлого времени суток, когда начинались выступления, играла музыка, а световые иллюминации подсвечивали здания.

После многочасового блуждания сквозь магию музеев и церквей, которые были наполнены нетрезвыми веселыми людьми, я направлялась домой и увидела живую статую на Флиндерс-стрит недалеко от здания муниципалитета. Я могу заметить живую статую за километры.

Я переходила улицу и наблюдала за ним издалека. Он принял позу горгульи – его тело было фиолетовым, его костюм плотно прилегал к телу. На его лице была необычная маска ручной работы, сквозь которую были видны лишь его глаза. На ней были наклеены маленькие зеркала, поэтому его лицо было похоже на диско-шар. Он был грандиозным, похожим на дракона, красивым. Когда прохожий кидал деньги в его стаканчик, он начинал двигаться и хотел, чтобы его погладили, пока он делал змеевидные движения удовольствия. Наступал рассвет, и мне стало интересно, сколько он уже работал. Я устала, но хотела посмотреть. Я прислонилась к дереву на другой стороне дороги.

К нему подошла группа пьяных людей, они смеялись, начали насмехаться и сделали несколько фотографий с ним. Я почувствовала, как участился мой пульс.

Они ушли, и на их место пришла другая группа, еще более пьяная. Один из них положил доллар в его стакан, а девушка, которая подошла попозировать с ним, так громко завизжала, что он слегка вздрогнул. Потом она взяла банку с пивом и хихикая начала наклонять ее над ним, притворяюсь, что хочет вылить все ему на спину. Ее друзья громко засмеялись, и она отошла. Потом они околачивались около него, болтали и игнорировали его.

Я перешла улицу и наклонилась, чтобы положить в его стакан двухдолларовую монету. Я посмотрела в его глаза. Он ожил, а потом остановился. Потом он опустил голову.

Это было странно. Он замер в этой позиции, а я так и стояла на согнутых коленках и ждала, что же произойдет.

Потом он начал медленно трястись.

Он вновь поднял голову, и я посмотрела в его глаза, которые были наполнены слезами.

Мы стояли так минуту лицом к лицу.

Я протянула руку и дотронулась до его щеки, а потом обняла его.

Он спрятал свое лицо в сгибе моей шеи и начал безмолвно плакать.

Я закрыла глаза. Я сильнее обняла его. Он тоже.

Пьяная группа, которая мучила его, посмотрела на нас и замолчала.

Мы стояли на коленях примерно две или три минуты.

Я обнимала его.

Он обнимал меня.

Наконец он поднял голову и посмотрел на меня сквозь разрез в его маске, его красные глаза были полны слез. Я почувствовала, как его дыхание приходило в норму.

Я прошептала ему на ухо:

– Возвращайся к работе.

…И я пошла по улице, так и не обернувшись назад.

Ты мог подумать, что я застрелила их детей,

По манере их разговора.

Нет смысла отвечать,

Так как это не остановит их.

Я устала объяснять.

И видеть так много ненависти

В том же безопасном месте,

В котором я видела лишь помощь.

Я пила и пропустила ужин,

Кусая кожу на пальцах,

И я попыталась позвонить брату,

Но его больше не было.

Я забывала запоминать,

Что он бы больше гордился,

Если бы он видел, как я не обращала внимания на

оскорбления

Вместо того, чтобы обижаться…

Я больше изнутри,

Но ты должен зайти внутрь, чтобы увидеть меня,

Иначе ты только ненавидишь

Плохие копии других людей.

Ты мог подумать, что я училась на ошибках,

По тому, как они продолжают проверять

Мою восприимчивость к боли

И мое намерение отказаться от жестокости.

Хоть я и стала толстокожей,

У меня остались уязвимые места.

Типично по-человечески

Я думаю, что другая.

Друзьям, которые прикованы к больничным койкам,

Чтобы вылечить рак.

И нет лучше места,

Чем комната ожидания для ответа.

Французский ребенок, который написал по почте