Анжелика была недовольна тем, что она сначала застыла и онемела.

Крики и смех вокруг заглушали слова, которые шептал герцог.

— Кажется, вы боитесь меня, — сказал он, — вы дрожите.

— Это от неожиданности.

— Может быть, от волнения?

— Вы очень самоуверенны.

— А вы очень забывчивы. Вы не вспоминаете наши милые забавы, когда мы были вместе в Средиземноморье?

— С трудом!

— Значит, вы неблагодарны? Исполняя ваш каприз, я взял вас на борт своей галеры, и мне это обошлось очень дорого у короля. Без вмешательства Атенаис мне не удалось бы избежать последствий этой оплошности. Его Величество продержал меня больше часа в своем кабинете, жестоко упрекая меня за участие в вашем бегстве.

— Это был хороший поступок, герцог.

Но внезапно Анжелику охватило волнение. За этим знакомым красивым, немного отекшим лицом, освещенным неверным светом факелов, был Версаль, был король, такие близкие, что, казалось, обернувшись, она увидит не маленькую площадь, уставленную санями, а аллеи королевских садов, где бежали курьеры, оповещая о прибытии короля.

Заметил ли герцог это смятение, которое Анжелика не могла скрыть? Он сильнее обнял ее, и она поняла, что красивый адмирал по-прежнему полон сил.

Толпа прижала их к дверям, и Анжелика чувствовала, как углы каменного косяка впиваются ей в плечо. Когда, наконец, люди кончат выходить?..

— Чем вы заплатите мне за ценное сообщение, касающееся двора Его Величества? Поцелуем?

— Сударь, эта просьба не соответствует ни месту, ни времени.

— Я все же выдам вам этот секрет.

Он прошептал ей на ухо, эта поза была предлогом для того, чтобы почти коснуться ее щеки.

— Король еще не выздоровел от мадам Плесси-Бельер…

Последовало небольшое молчание, он по-прежнему оставался склоненным к ней, как будто вдыхал ее аромат.

Но Анжелика оставалась равнодушной. Ей хотелось, чтобы он перестал так сильно ее обнимать. Прикосновение его руки, одетой в кожаную перчатку, к ее талии было ей неприятно. Были ли это рассуждения мадемуазель д'Уредан по поводу неаполитанской болезни, но у нее от этого прикосновения на теле выступила «гусиная кожа».

Анжелика попыталась освободиться.

— Герцог, будьте любезны отпустить меня. Вы слишком сильно меня обнимаете.

Он нахмурился.

— Вы явно холодны со мной. Это — не правильная политика.

В его раздраженном тоне чувствовалась угроза.

— Я мог бы вам помочь.

— Чем именно?

Герцог де ла Ферте подбородком показал на Жоффрея де Пейрака.

— Это с ним вы пытались встретиться в Средиземноморье? Я узнал его по той дерзости, с которой он пристал к этому берегу с развевающимся французским знаменем. Он не боится попасть в ловушку? Ведь есть много причин, чтобы его поймать. Если будут знать об его прошлом.

— Каком прошлом?

— Пиратском прошлом. Он стрелял по галерам короля. Я могу засвидетельствовать это — или нет — перед Его Величеством.

— И что вы хотите в обмен на ваше любезное молчание?

— Иметь иногда удовольствие встречать вас в Квебеке, чтобы вы не бежали от меня, как от зачумленного… по непонятным для меня причинам. Мы ведь нравились друг другу. Ваше пышное появление показалось мне благоприятным знамением, посланным небом. Так скучно… в этой провинции.

— Однако вы предпочли эту провинцию Бастилии.

— Бастилии!

Он вздрогнул от неожиданности, широко открыв глаза.

— Откуда у вас такая мысль?

— Изгнание в Канаду заменяет иногда ордер на арест, и ваше стремление сохранить инкогнито…

— Но я не хотел, чтобы мне докучали, — вскричал он, — и это только временная отлучка. Да, у меня были некоторые неприятности из-за интриг завистников. Секретарь министра ревновал меня к своей любовнице, которую я у него отбил. Он сообщил о незаконной торговой сделке, в которой я имел глупость участвовать. Это не имело большого значения, но разгневанный министр хотел донести на меня, хотя я и шеф-адмирал, и составить на меня обвинительное заключение. Надо затруднить его задачу — не являться по его вызову, не отвечать на вопросы. Меня будут искать — а я буду в Турции, в Алжире — да мало ли где. Дело затянется. Для того чтобы оправдать мое отсутствие после всего случившегося, я получил от Кольбера распоряжение о тайном расследовании в Канаде: выяснить возможность защиты ее морскими силами. Весной я могу возвратиться.

— Вы считаете, министр будет меньше разгневан?

— Нет, но, возможно, он забудет… или умрет.

Он расхохотался.

— Мне показалось, — сказала Анжелика, — что вас подозревали в намерении отравить короля.

Герцог изменился в лице, глаза его вылезли из орбит.

— Что вы говорите? — прошептал он сдавленным голосом. — Вы с ума сошли. Откуда дошли до вас такие слухи?

— Сударь, вы мне не даете дышать.

— Я хотел бы помешать вам дышать совсем.

Но он отпустил ее, и она наконец получила свободу.

— Как вы дерзнули высказать такое подозрение? Я, который так предан королю, и моя сестра…

— Я сказала это, чтобы вы меня отпустили, — сказала она, весело рассмеявшись. — Почему такая ярость? Разве есть доля истины в моей шутке?

— Нет. Но вы говорите необдуманно. Подобными словами, легкомысленно сказанными, вы можете причинить мне большой вред.

— Не больший, чем тот, которым вы мне только что угрожали.

Он, еще задыхаясь, пристально посмотрел на нее. Потом рассмеялся несколько деланно, но недоверчиво. Его самоуверенность придворного не была еще подорвана за несколько месяцев пребывания в Канаде. Он продолжал считать себя слишком высокопоставленным, чтобы бояться кого бы то ни было, в особенности женщины, они всегда были рады привлечь его внимание

— Вы не изменились, — сказал он льстивым тоном.

— Я должна была?

Однако, к его большому удивлению, когда он довольно робко попросил ее встретиться с ним в более подходящем для беседы месте и предложил ей увидеться утром, в трактире «Восходящее солнце», она согласилась.

Анжелика догнала своих, которые уже ушли. Она подняла глаза, любуясь невероятной чистотой этой морозной ночи.

Мальчики из хора бегали взад и вперед, вынося остатки освященных хлебов от мессы.

«Родился божественный младенец», — продолжали петь маленькие семинаристы, возвращаясь в свое большое здание в тени собора, где их ждал праздничный ужин.

За железными решетками в глубине двора все здание семинарии было ярко освещено.