Бородавкин жадно следил за всеми действиями Яшки.

Последний сделал вид, будто не понимает взгляда подчиненного, затянулся и риторически спросил:

– Хотел бы я знать, куда подевался Всесвятский…

Первый гражданин ушел в подполье. Или, говоря попроще, спрятался от всех.

С самого утра Всесвятский, как и подобает руководителю правительства и номинальному главнокомандующему, обосновался поближе к месту грядущего сражения, а именно в бывшем казенном доме командира первой пехотной дивизии.

Дом был хорош тем, что не был занят ни жильцами, ни какой-нибудь государственной службой. Вернее, в нем иногда жил Муруленко, но после недавней гибели бывшего гражданина по обороне временно оставался как бы ничьим, принадлежал военной секции правительства и не имел при этом обитателей.

Зато при доме еще по распоряжению покойного Трофима всегда находился усиленный пост. Попадавшие на этот пост солдаты получали усиленное питание, поэтому желающих охранять жилье воинского начальника всегда было с избытком.

Кормежка приковывала людей к объекту, позволяла сохранять уверенность, что при любом развитии ситуации ни один из запасных не покинет вверенного поста. А для того чтобы уверенность была абсолютной, Всесвятский дополнительно прочел караулу небольшую, на полчаса, речь о важности здания, воинском долге и о сознательной революционной дисциплине.

С первым гражданином находились другие граждане. Те, которые принадлежали к его партии и, следовательно, имели полное право разделить со своим старшим товарищем грядущую победу.

Представителей других партий, разумеется, не предупредили. Напротив, сделали все, чтобы никто, вплоть до всезнающего Шнайдера, не узнал, куда подевалась часть правительства.

Шнайдер действительно ничего не узнал. Он был по горло занят режиссурой провокации, как и подготовкой к ликвидации провокации, и временно упустил Всесвятского из виду. Первый гражданин ежедневно с утра проводил по нескольку часов в правительственной резиденции, и у Якова не возникло мысли, что в этот день он нарушит свой привычный распорядок.

В итоге, где находится Всесвятский, Шнайдер вовремя не узнал. Зато первый гражданин первым узнал то, что осталось неведомо Яшке. Именно – весть о разгроме запасного полка.

Ее привез командир полка Нестеренко. Лично, опередив самых быстрых из беглецов на несколько часов.

Вид у бывшего писаря был самый жалкий. Весь с головы до ног в пыли, фуражка потеряна, ремень портупеи сполз с плеча, ножны пусты. Последнее могло навести на мысль, что Нестеренко участвовал в рукопашной. На деле – указывал шашкой войскам дорогу к победе. Когда же началась стрельба и вокруг стали падать убитые, успел обронить свое оружие, а уж случайно или намеренно – Бог весть! Во всяком случае, этого момента своей биографии писарь вспомнить не мог.

Да и не пытался.

Но потрясал не только красноречивый вид Нестеренко. Потрясал его сбивчивый рассказ о побоище. По нему выходило, что наголову разгромлен не только запасной полк, наголову разгромлена вся бригада Аргамакова. Что стало с самим полковником, еще недавно въехавшим в Смоленск на лихом коне, Нестеренко знать не мог, лишь передал, что слышал от кого-то (хотя, торопясь в город, ни с кем не говорил) о гибели и Аргамакова, и памятного Всесвятскому Орловского, и большинства их офицеров.

Это был конец. Именно так воспринял известие первый гражданин самой демократической республики. Конец не только городу. Одним городом больше, одним – меньше, какая разница? Гораздо хуже, что разгром правительственных отрядов был равнозначен разгрому свободы. Тому, ради чего жил и трудился Всесвятский вместе со своими многочисленными сподвижниками.

У другого непременно опустились бы руки, однако бывший депутат двух дум не зря прошел суровую закалку при прежнем режиме. После первых минут паники он понял, что его гражданский долг – это спасти единственную надежду на грядущее возрождение. Человека, который рано или поздно укажет остальным путь к счастью и процветанию.

Себя.

Еще через несколько минут небольшая группа хорошо одетых господ в сопровождении дюжины солдат затерялась посреди узеньких улиц окраины города. Они и сами не знали, куда идти, пока один из запасных не поведал, что неподалеку в отдельном крохотном домике живет его любовница. Уж у нее-то искать Всесвятского не будет никто.

Первый гражданин и простая баба. Даже сравнивать смешно.

– Пущай ответят нам за Муруленку! Долой их всех! Нонче воля!

Зычный голос Фрола проникал прямо в души, и добрые полторы сотни глоток дружно подхватили клич:

– Долой!!!

Толпа запасных, потрясая оружием, устремилась к дому правительства. Все заранее знали: нынешняя охрана – это дюжина бойцов из отряда по борьбе с контрреволюцией. Да в бараний рог!..

Лица солдат были перекошены злобой. Сейчас дорваться бы до холеных господ, которые заставляют их нести службу и, вообще, втайне мечтают повернуть все к старым временам!

Ну, нет! Настрадались! Пришла пора расплатиться по гигантскому счету! Тому, который рос с незапамятных времен и вот сегодня перерос все мыслимые пределы!

В потном тяжелом беге никто не заметил, как Фрол постепенно отстал, а затем и вовсе юркнул в калитку какого-то дома.

– Долой!

Толпа вывалила на площадь, и ожидавший этого момента Бородавкин громко скомандовал не менее емкое:

– Огонь!

Шесть пулеметов были притащены в правительственную резиденцию заранее. Так же как в ней заранее была укрыта половина отряда Бородавкина.

Вторая половина скрытно занимала окрестные дома.

Пулеметы – пулеметами, но вдруг кто из запасных попробует уйти?

Случившееся чем-то напоминало Ольге недавнюю ночь. Так же разлетались стекла, бились о стены пули, грохотали ответные выстрелы.

Но были и отличия. Злости у запасных явно хватало. После первого стихийного приступа, попав под огонь винтовок и единственного пулемета, они предпочли отхлынуть, залечь и бессистемно палить по казармам.

Лишь три раза отдельные группы пытались проникнуть на территорию откуда-нибудь со стороны и каждый раз после первых потерь торопливо бросались обратно. Все нападение по существу вылилось в осаду, благо, численное превосходство бунтовщиков позволяло им окружить казармы со всех сторон.

Беда защитников заключалась в обширности занятой отрядом территории. Сто с небольшим человек, включая обозных и перешедших на сторону бригады солдат, были вынуждены рассредоточиться мелкими группами, но эти группы огрызались так больно, что атаковать их никто не хотел.

Ольга тоже стреляла из винтовки, а в промежутках еще и перевязывала новых раненых, а то и навещала прежних. Точнее, тех из них, кто не мог встать. Кто мог, с самого начала занял места у окон и, порою морщась от боли, вел редкий огонь по нападавшим.